Красные финны - [67]

— Саша, милый, соски привези моему малышу, которые для молока, и таких…

— Знаю! Сам сосал.

— Мне резинки, Саша. Дамские проси. Знают они…

— Сам знаю. Второй год вожу…

В ту ночь, на первое мая 1931 года, я уснул спокойно. И не только из-за усталости. Знал я: раз подготовку людей и коней поручили Самойленко, значит, все будет и правильно и вовремя…

Еще раз мы с ним встретились на западной границе. Я к себе его приглашал и обещал мигом оформить перевод, службу подходящую и продвижение. Не согласился Самойленко:

— Не настаивайте, прошу вас. Я ваш ученик и мыслю вашими категориями. Сейчас хочу свои силы попробовать в иной среде. Может, после когда-либо…

В сорок первом встречались довольно часто. Самойленко учился в Москве, и по воскресеньям приезжал ко мне в Кусково. Он забавно рассказывал, как его приняли в это учебное заведение, доступное далеко не всем желающим.

— Вы же знаете, в образовании у меня довольно большой недобор и на том нужном языке я и плакать не умею. Понимал — отчислят и по утрам искал в списке отчисленных свою фамилию…

— Ну, и как же?

— Не догадываетесь? Посмотрите на меня хорошенько! Ничего не замечаете?

— Ничего, будто…

— Вот в том-то и дело! И все так! Только сопливые девчонки еще в школе эту мою благодать заметили, рыжим называли, а мои брови поросячьими. В них-то и вся сила оказалась. Дошло?

— Признаться, не очень.

— Это ж так просто. Когда меня пригласили в приемную комиссию, ее председатель поднялся со стула, обошел вокруг меня, осмотрел со всех сторон и пришел в неописуемый восторг:

— Принять! Без всяких оговорок принять…

— У него, видите ли, образование…

— Наплевать! Мы же школа, научим! Вы только посмотрите на цвет его волос и бровей! Во всей Германии нет ни одного мужчины, так похожего на истинного немца, как этот старший лейтенант. А уши, обратите внимание, оттопырены как раз в норму…

Так меня приняли в школу, — и ничего. Не отстаю в учебе.

После войны я долго разыскивал Сашу Самойленко. Написал немало заявлений и писем, но мне не ответили. Нашли, что раз я никем не прихожусь разыскиваемому, как и он мне, значит, я просто любопытствующий, которых всегда хватает.

Чеснокову, — он уже давно был генералом, — ответили: погиб Самойленко осенью сорок первого в районе Старой Руссы.

Могли бы встретиться там, но не довелось.

Я только уснул, кажется, как продолжительный и резкий телефонный звонок поднял с постели.

— Что? Утро уже? Коня подали? Ты, Саша?

— Тревога, товарищ начальник. По заставам команда «К бою».

«К бою»? Не «в ружье» даже? Значит, что-то опасное очень и серьезное. Прибегаю. Мне близко. Через дорогу только и маленький манеж. Чесноков меня опередил или, скорее всего, он тут ночь и провел за столом, у телефона.

— Сергиенко доложил из Нижней Вереи: в сторону Ильи замечена перестрелка из большого числа винтовок и были слышны взрывы ручных гранат. Телефон с Ильинским постом не работает. Сергиенко на лучших конях выехал на выручку. Ты займись с оперативной. Я буду у телефона.

— Коля, — кричу я Васильеву. — Подними группы содействия на прииске, в Мальках и Закамнем. Следи, чтобы командиры групп непременно сидели у телефонов и дежурные тоже. Я занят с заставами.

Разрабатываем план. Без суетливости и молча.

В действие предполагаем включить четыре пограничных заставы. Крайняя — восточная — занимает не только свой участок, но и полностью участок соседней. Наличный состав освободившейся заставы поступает в распоряжение сформированного отряда.

То же самое осуществляют третья и четвертая заставы. Таким образом и набрался небольшой кавалерийский подвижной отряд. Скромный по числу всадников, но ведь это пограничники!

Всем скорость максимально допускаемая — один крест. Это означает, как можно быстрее, но сохранить коней.

Мучительно медленно проходит время, и напряженность все нарастает. В Илье только временный пост и малочисленный. И здание временное, стены не укреплены от пуль, нет окопов и скрытых выходов. Командует этим постом младший командир срочной службы, не обстрелянный. Далеко нам до Ильи, часов шесть-восемь на лучших конях. Значит, мы Илье не поможем. Сергиенко ближе, часа два всего, если пожертвовать конями. Но и два часа — это 120 минут боя! И как погубить коней! Теперь надо и на это идти. Граница там открытая, и гибнут люди.

Вызывает Чесноков, всех бегом. Налаживается связь с Ильинским постом:

— Илья? Это Илья? Кто разговаривает? Назовите фамилию, имя и откуда родом?

— Понял! Узнал. Большая банда напала? Отбились и потерь не имеете? Молодцы! Обнимаю, благодарю!

— Куда ушла банда? В наш тыл или через границу в сторону Урова? Понял!

— Убитого оставили? Немедленно позвать местных казаков для опознания трупа… Были уже? Кто? Убитый Пичугин Максим Петрович из Усть-Берни? Да, понял, понимаю…

Чувствую, как краснею и горят уши. Все теперь так ясно, обидно и унизительно… Многое знает и мой начальник. Вида только не подает. Не знает он только, как я этого Пичугина упустил. И никогда не узнает, потому что я ему этого не скажу. Не из-за страха. Хуже — из-за стыда.

Встать бы мне надо было в ту ночь! Рассказал бы он мне тогда или в разговоре — правду бы уловил. Или опасность хотя бы. А я ему: