Красногубая гостья - [24]

Больная вздрогнула всем телом, как-то страшно вытянулась под одеялом и закрыла глаза.

Я дал понюхать ей нашатырного спирта, натер виски уксусом — и дав немного отдохнуть, спросил:

— Что ж вы чувствуете во время посещения вашего жениха?

Больной не хотелось отвечать на этот вопрос; она долго заминалась, как будто стыдилась, однако же сказала наконец:

— Сначала я чувствую как бы озноб по всем членам, потом левая сторона начинает холодеть, точно от прикосновения холодного, ледяного тела и наконец я чувствую, что горячее жало вонзается мне в шею и сосет кровь в течении нескольких минут, до тех пор, пока я засну.

Я хотел было возразить и доказать по пунктам, что все это ни что более, как дела расстроенного воображения… Но больная вдруг задрожала, и тихо проговорила: «Тс! Приближается!!..»

Водворилось глубокое молчание! Без прибавления, можно было слышать биение и моего и ее сердца. Я взял больную за левую руку, дотронулся до ног и действительно заметил ощутительное охладение кожи.

Зрачки, уставленные на один пункт, подвергнулись сильному расширению и наконец больная закрыла глаза и произнесла весьма явственно: «Er ist da»[26]…

Тут Иван Петрович опять вскочил со стула и стал прохаживаться по комнате, повторяя:

— Глупо, сам чувствую, что глупо; все игра воображения, больше ничего; — но признаюсь, что в то время меня просто мороз по коже подирал! — И что это ей вздумалось сказать по-немецки: «Ег ist da»?

Погодя немного, Иван Петрович продолжал свой рассказ:

— Вскоре больная уснула или, по крайней мере, несколько успокоилась и лежала смирно.

Я разбудил старуху няню, а сам вышел в соседнюю комнату — дух перевести, что называется. — Я не пуглив, но после предыдущей сцены каждый ночной звук, треск мебели, отпавшая штукатурка, скрип дверей — все это казалось мне проявлением другого фантастического мира.

На диване, на котором я располагал отдохнуть немного, я нашел книгу, пояснившую мне многое касательно нравственного состояния несчастной Анны Карловны.

Книга эта заключала в себе немецкий перевод творений Байрона. — Рассказ, под названием «Вампир», отмечен был смятым письмом, в котором полковой командир покойного поручика С… подробно описывал Карлу Карловичу геройскую смерть молодого человека. — Каким образом письмо это попало в руки Анны Карловны?… не знаю; но очевидно, что страшное описание глубоко поразило нервную ее систему в то самое время, как воображение ее (весьма склонное к фантастическому, чему свидетельствует чтение Шведенборга) наполнено было нелепостями вампиризма. Приключившийся прыщик на шее и сдернутый вероятно во время сна, увеличил аберрацию. — От этого столкновения произошло локальное помешательство, т. е. липомания или мономания. — За определением, за классификацией, за названием у нас дело не станет. На этот счет наука у нас мастерица; но объяснить исходную точку и процесс разного рода чувственных аберраций, при которых человек слышит, видит, чует и осязает предметы невидимые и не ощутительные для других людей, дело до сих пор невозможное для науки.

На другой день после печального моего открытия (насчет Анны Карловны), я, с согласия Карла Карлыча (которому разумеется все рассказал), поднял на ноги всех здешних психиатров. — Много было по этому случаю прений, рассуждений, умных выводов — но увы! все единогласно решили, что совершенный упадок сил больной девушки не подавал надежды на благотворную реакцию; и действительно, в тот же день началась агония несчастной умирающей.

Авдотья Федотовна, которой принуждены наконец были объявить об опасном положении ее дочери, совсем растерялась и только повторяла беспрестанно: «Господи Боже мой! как же это могло случиться??!»

Карл Карлович, совершенно погруженный в глубокую, безвыходную грусть, не отходил от дочери.

К вечеру больную приобщили святых тайн, и наконец соборовали маслом. — Для исполнения последнего таинства, она потребовала, чтобы ее перенесли в столовую, уверяя, что там будет и просторнее, и приличнее.

Перемещение это походило уже как нельзя более на похороны, но больная, казалось, этого не замечала, она довольно спокойно озиралась вокруг и только изредка шептала мне на ухо: «Ег ist da — immer da»[27].

Смерть быстро приближалась, но противодействия или усилия со стороны умирающей не было вовсе заметно. — Без борьбы смерть прибирала в руки свою жертву.

Явление весьма редкое и в высшей степени замечательное по оттенкам, которые в подобном случае наблюдаются в выражении лица умирающего. — Сначала заметно только выражение страдания и покорности, потом обозначается нетерпеливое ожидание и наконец торжественное спокойствие.

Кто сумел разумно проследить на лице спокойно умирающего вышеупомянутые оттенки — того не собьют с толку никакие философствования в мире.

На восьмом евангелии пульс больной прекратился; на девятом лицо ее приняло выражение торжественного спокойствия и когда священник поднес ей животворящий крест — то ее уже не было в живых…

Иван Петрович заключил свой рассказ целой диссертацией о душевных болезнях вообще и о нелепости вампиризма в особенности; передать всего невозможно — и я скажу только, что старик Фока появлялся с горяченьким бесчисленное множество раз — и что когда мы расстались с Иваном Петровичем, то все девять свечей, зажженные им в мракофобинском припадке, догорели почти до конца.