«Красное и коричневое» и другие пьесы - [6]

Из затемненного зала слышны реплики.

Д и м и т р о в. Поэтому я протестую против нападок на болгарский народ. У меня нет основания стыдиться того, что я болгарин. Я горжусь тем, что я сын болгарского рабочего класса.

П р е д с е д а т е л ь. Димитров…

Шум в зале заглушает его дальнейшие слова.

Ч т е ц  в  к о р и ч н е в о м. Когда халиф Омар решил сжечь знаменитую Александрийскую библиотеку, сентиментальные люди просили его не делать этого. «Почему же? — спросил халиф. — Если в этих книгах написано все, что есть в Коране, значит, они лишние. А если написано что-то другое, то они вредные». Вот почему была сожжена Александрийская библиотека.

Свет в зале. С этого момента до конца пролога слышны отдельные реплики некоторых главных действующих лиц. Иногда напряжение в зале достигает высшей точки и заглушает их.

Г е р и н г. Я вам скажу, что известно германскому народу. Германскому народу известно, что здесь вы бессовестно себя ведете, что вы явились сюда, чтобы поджечь рейхстаг…

П р е д с е д а т е л ь. Димитров, я строжайшим образом запрещаю вам вести такую пропаганду…

Д и м и т р о в. Я очень доволен ответом господина премьер-министра.

Д и л ь с. Димитров, за рубежом ведется клеветническая кампания против национал-социалистской Германии. Мы не хотим, чтобы там создалось впечатление, будто бы мы идем на уступки этому враждебному движению.

Д и м и т р о в. Одежда голой правды слишком дорога, господин министерский советник.

Г е л е р (Димитрову). Вам не удастся меня оскорбить. У меня нервы крепче, чем у господина премьер-министра.

Д и м и т р о в. Фрейлейн Рихтгофен, вам нравятся ответы господина министерского советника?

А д е л ь. Я вам запрещаю!

Д и л ь с. Димитров, в нашей стране сейчас совершается революция.

Е в а  Р и л ь к е. Революцию делаете, да?.. Грызете друг друга, как собаки…

В а н  д е р  Л ю б б е (смеется громко, истерически). Я слышу голоса! Слышу голоса!..

П р е д с е д а т е л ь (отчаянно звонит, Димитрову). Я лишаю вас слова!

Г е р и н г (Димитрову). Вы явились сюда, чтобы поджечь рейхстаг. (Нажимает кнопку звонка.)

Входят  д в о е  п о л и ц е й с к и х.

П р е д с е д а т е л ь (полицейским). Выведите его!

Д и м и т р о в (которого полицейские выводят из зала). Вы, наверно, боитесь моих вопросов, господин премьер-министр?

Г е р и н г (кричит вслед Димитрову). Смотрите, берегитесь, я с вами расправлюсь, как только вы выйдете из зала суда!

Шум в зале, крики одобрения и протеста. Звонок председателя. Ван дер Люббе смеется. Затемнение. Полная тишина.

Свет загорается на просцениуме, где в это время проходят  Г е л ь д о р ф  и  Г е й н е с.

Г е й н е с. Я не понимаю, граф, глупого упрямства доказывать правду сегодня, почти в середине двадцатого века.

Г е л ь д о р ф. Правда, дорогой Гейнес, как воздух: все знают, что он существует, но никто его не видит.

Г е й н е с. Какая тишина! Ты слышишь?.. В ста километрах отсюда пролетела бабочка.

Г е л ь д о р ф. Время слов истекло. Пора действовать.

Быстро уходят. Затемнение.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Действие первой части происходит в лейпцигской тюрьме, второй — в тюрьме гестапо Берлина. Перемены декораций не требуются. Поперечный разрез здания, в центре которого расположены кабинеты криминального советника Гелера, д-ра Бюнгера и начальника гестапо Дильса. С одной стороны — камера Димитрова, с другой — помещение для свиданий и проход. На верхней площадке — камеры и металлические лестницы. Камера Димитрова постепенно освещается. Кровать и столик. Д и м и т р о в  один. Входит  в р а ч  с сумкой, достает стетоскоп.

В р а ч. На что жалуетесь, Димитров?

Д и м и т р о в. Опять бронхит.

В р а ч. Дышите… Так… Глубже, глубже… Могло быть и хуже.

Д и м и т р о в. Конечно, гитлеровцы…

В р а ч. Дышите.

Д и м и т р о в. Теперь можете говорить со мной смело, доктор, я невиновен и судом оправдан.

В р а ч. Виновны вы или невиновны — решают другие, я же — всего лишь врач. Дышите… Так. (Встает.) Я оставляю вам лекарства. Пожалуйста.

Д и м и т р о в. Доктор, я хотел бы попросить вас…

В р а ч. Я тоже хотел бы просить вас, Димитров, не разговаривать со мной. Ни о чем, кроме вашего здоровья. Всего доброго.

Выходя, врач сталкивается у дверей с  Г е л е р о м.

Г е л е р. Наконец-то вы свободны, Димитров.

Д и м и т р о в. О, господин Гелер, вы, оказывается, не лишены чувства юмора! Шутите?

Г е л е р. Отнюдь! Процесс окончен, вы оправданы. Теперь можете отдохнуть.

Д и м и т р о в. В камере, где я провел восемь месяцев?

Г е л е р. Да, но наручников уже нет, и вы можете спать спокойно.

Д и м и т р о в. По-вашему, это свобода?

Г е л е р. Конечно. Спокойный сон может быть только у свободного человека. Спать спокойно — значит быть свободным.

Д и м и т р о в. Не думал, что вы имеете склонность к философии.

Г е л е р. Не удивляйтесь. В свое время я окончил юридический факультет Гумбольдтского университета… Впрочем, вы, вероятно, тоже юрист?

Д и м и т р о в. Нет, господин Гелер. Я — революционер.

Г е л е р. Вы, наверное, окончили факультет большевизма в Москве?

Д и м и т р о в. Можно сказать и так. Кстати, вы только что очень хорошо выразились: «Спать спокойно — значит быть свободным». Разрешите вас спросить — как спит господин Герман Геринг? Спокойно?