Красно солнышко - [2]

— Кто свистнул-то? — озлился Венька.

— Ваш брат. Пионер. Не ты, так другой такой же. И чугун-то совсем новехонький, а они его в утиль! Пошел, пошел!

— Надо сначала узнать, кто свистнул! — крикнул Венька, опасливо косясь на ухват и на всякий случай приоткрывая дверь.

Настасья резво с ухватом побежала на паренька. Венька мигом очутился на воле, скатился с крыльца, подождал немного, готовый в любой момент дать стрекача, но Верста не вышла.

— Во, Индус, я к ней по важному делу, а она… — пожаловался он своему четвероногому другу, вытащил из кармана твердый белый конверт и вздохнул.

Индус повилял хвостом, потерся о ноги хозяина и тоненько тявкнул: мол, шагай, не бойся, я с тобой. Венька вернулся, приоткрыл дверь в избу и сказал:

— Я насчет мужа вашего. Степана Ивановича.

Настасья медленно обернулась и каким-то испуганным, не своим голосом спросила:

— Што? — Потом торопливо поставила ухват и быстро заговорила: — Да ты заходи, Веня, заходи! Заходи, милок, в избу-то.

И когда Венька зашел, она вопросительно и ждуще, сложив узловатые крупные руки на фартуке, уставилась на него.

— Красный следопыт я, — строго сказал Венька.

— Это как понимать? — осторожно задала вопрос Настасья.

— Неужели не слыхали? О них и по радио говорят, и в газетах пишут, и по телевизору показывают.

— Не слыхала. Некогда мне в телевизор глядеть. То в поле, то по хозяйству. Сам знаешь.

— Красные следопыты — это, значит, мы, пионеры то есть. Разыскиваем героев войны, — несколько сумбурно пояснил Венька.

— Героев, — безнадежно повторила Настасья.

— И без вести которые пропали — тоже.

— И находят?

— А как же! — Венька вытащил конверт и протянул старухе. — Из Министерства обороны.

Настасья вытерла руки о фартук, взяла конверт, осмотрела со всех сторон и отдала мальчику.

— Читай, Веня. Чего-то руки дрожат…

Венька достал из конверта лист бумаги, развернул и прочел:

— «Уважаемый тов. Захаров! По поводу Вашего запроса сообщаем, что старший сержант Башарин С. И. был призван в ряды Красной Армии 23 июня 1941 года. В списках погибших не числится. Управляющий делами майор…» — Венька поднял глаза на старуху. — Дальше закорючка.

Настасья взяла у мальчика письмо, шевеля губами, перечитала его, вздохнула.

— Захаров-то кто такой?

— Вы даете, тетка Настасья… Я! Кто же?

— И правда закорючка… Ой, Степан, Степан… Теперь опять ночь не спать. Растревожил ты меня, парень. Ох, господи… Не числится. Пропал. Без вести пропал мой Стена. Ни слуху ни духу… Писала я, парень, везде писала. Так вот и отвечали. Не числится, мол…

— Будем искать, — сказал Венька.

— Мне бы на могилке Степановой побывать. Поплакать бы, пожалобиться…

Настасья всхлипнула и стала тереть фартуком вмиг набрякшие глаза.

— А вы «чугун», — хмуро произнес Венька. — Нужен мне ваш чугун…

— Ладно, ладно, — торопливо ответила Настасья. — Я ведь так. Бог с ним, с чугуном-то…

— Значит, так, — решительно сказал Венька. — Мне нужны материалы.

— Какие материалы?

— Письма, фотографии. И вообще…

Настасья встала, подошла к красному углу и вытащила из-за иконы газетный сверток, туго обернутый пожелтевшим от времени бинтом.

— Всё тут, — сказала она, выкладывая на стол небольшую стопку писем-треугольников. — Двенадцать штук. Не любил расписывать Степан Иванович. Он у меня, Веня, был мужчина строгий. Молчун. Бывало, и день молчит, и два, а уж если скажет, как обрежет. А письма писал душевные. Фотографий, Веня, нету. Не присылал их Степан Иванович…

Венька сел к столу, придвинул письма, вытащил авторучку, блокнот и развернул первый треугольник. Вид у паренька был до того сосредоточенный и серьезный, что Настасья тихонько отошла в сторону, вытащила из печки сковороду, а когда ненароком стукнула ухватом, оглянулась — не помешала ли? Потом она присела у окна и стала смотреть на Веньку, который, читая письма, нет-нет да что-то и записывал себе в блокнот.

— Читай, Веня, читай, — поднимаясь, сказала Настасья. — Я мешать не буду.

Она вышла на улицу и села на ступеньку крыльца. Индус приподнялся, равнодушно глянул на старуху и снова улегся.

Да-а, растревожил Настасью Башарину красный следопыт Венька Захаров… Давно миновали те времена, когда Настасья, уткнувшись в подушку, неслышно плакала по ночам, стараясь не разбудить детей своих, четырнадцатилетнего Мишку и маленькую Зину, давно… Но вот заявился Венька, и припомнился Настасье Степан, живой. Много похоронок пришло за время войны в Студеную, а она, Настасья, ничего не получила. Пропал человек, словно в воду канул. В первые послевоенные годы все еще надеялась Настасья, что придет Степан, на каждый стук в калитку вскакивала и бежала к окну. И радовалась, и боялась Настасья Степанова прихода, боялась потому, что не уберегла старшего, Мишку: утонул Мишка в августе сорок пятого года. И хотя не было никакой материнской вины в смерти сына, все равно Настасья считала себя в чем-то виноватой. Сколько слез она выплакала, сколько горя приняла, знает лишь она одна. Зря радовалась Настасья, зря боялась — не пришел Степан…

У калитки остановилась худенькая старушка, долго смотрела на Настасью, потом спросила:

— Ты что, Настасья, сидишь?

— Зятя жду на обед.