Красная звезда и зеленый полумесяц - [3]

60—70-е годы вывели на политическую арену мира почти сотню новых независимых стран, почти два миллиарда людей. Они завоевали независимость. А дальше? Какой путь развития избрать, чтобы завтра избавиться от тяжкого сегодня? Сегодня для многих вчерашних колоний — это смерть от голода миллионов людей. Это море неграмотных, число которых выросло с 1970 по 1980 год с полутора до двух миллиардов человек. Это 800-миллиардная (в долларах) задолженность Западу. Отсутствие мало-мальски приличных жилищ, одежды. Да что говорить о другом — отсутствие чистой питьевой воды. Что же делать?

«Можно ли, впрочем, серьезно и недвусмысленно говорить о прогрессе, о защите прав человека и о свободе, если в первую голову не созданы условия, которые должны в действительности освободить сотни миллионов человеческих существ от рабства, голода, невежества и страха за завтрашний день? И можно ли сделать это, не поставив решительно под вопрос систему, которая может жить и выжить лишь в том случае, если ее железным законом остается обеспечение прибыли?» — задает вопрос Анри Аллег.

Подобные же вопросы задают политические деятели и мыслители в Алжире и Индии, Гане и Центральной Америке, но также в США, Англии, Франции. Оглядываясь кругом, перебирая реестр бывших отсталых стран, попавших в разряд развитых, любой непредубежденный исследователь обнаруживает, что единственный успешный пример такого рода дали бывшие колониальные окраины царской России, а ныне — суверенные республики в составе Советского Союза. Нужны цифры? Производство электроэнергии на душу населения в Средней Азии впятеро выше, чем в Турции, которая считается страной среднеразвитого капитализма, а о численности врачей или ученых на 10 тысяч жителей и говорить не приходится. Но стоит ли сыпать цифрами?

С 60-х годов в мире постоянно растет интерес к опыту развития республик советской Средней Азии. Увеличивается объем исследований западных советологов по национальному вопросу в СССР. В одних Соединенных Штатах полсотни центров занимаются изучением Средней Азии.

Анри Аллег вчитывается в труды этих «специалистов» и находит в них те же комплексные задачи или «сверхзадачи», что у всей буржуазной идеологии и пропаганды — оболгав, оклеветав советский опыт, «доказать» его неприменимость где бы то ни было еще, убедить общественное мнение в его «провале». Это — для потребления прежде всего в развивающихся странах. Внушить (с помощью радио и иной пропаганды) жителям среднеазиатских и других республик, что они «угнетены» русскими, а самим русским — будто их «обирают» другие народы и им чуть ли не грозит «желтая опасность». Это — для подрывной психологической войны против СССР. И наконец, уверить своего обывателя, что национальная проблема в Советском Союзе не решена и не может быть решена, что национальные и расовые антагонизмы вечны и неискоренимы. Это — для внутреннего потребления.

В 70—80-е годы разжигание расистских и националистических страстей становится все более опасным оружием в руках власть имущих отнюдь не только во Франции. Когда один из лидеров крайне правой юнионистской партии, Э. Пауэлл, призывает «наполнить кровью реки Англии» в войне против «цветных», от него на людях отворачиваются либеральные профессора и политики: мол, Великобритания и вообще Запад — не Южная Африка. Отворачиваться от пауэллов отворачиваются, но кое-кто им сочувствует, даже поддерживает.

Буржуазные ученые твердят о «вечности» и «неизбежности» национальных и расовых антагонизмов, спекулируя на сложности национальных и расовых отношений. В них переплетены этнические, исторические, культурные, религиозные, психологические, классовые факторы. На них воздействуют и традиции, и предрассудки, и инстинкты. Борьба классов? По мнению ученых вполне определенной политической окраски, она — «устаревшее понятие» и «не может быть определяющей» при характеристике общества, в котором «на первое место выдвигаются этнические конфликты».

В условиях экономических потрясений, инфляции, безработицы, а тем более военного психоза средствам массовой информации нетрудно вызвать у людей растерянность, тревогу, страх, отчаяние. Зачем? Для того, чтобы указать запуганному и сбитому с толку человеку на его «врага», «причину» его бед — в первую очередь на коммунистов, но также черных и вообще «цветных». У обывателей исподволь разжигаются низменные чувства, воспитывается «интуитивная» расовая и национальная неприязнь.

Волна национализма и расизма захлестнула не только США, но и Францию, другие страны Западной Европы. В погоне за дешевой рабочей силой крупный капитал западноевропейских стран привлек иммигрантов из стран Северной Африки, Ближнего и Среднего Востока, Южной Европы. В государствах «Общего рынка» вместе с членами семей их сейчас 12–15 миллионов.

В 60-е годы, когда экономическое положение было сравнительно стабильным, иммигранты были нужны для выполнения самой тяжелой, грязной или непрестижной работы. Теперь их называют «угрозой», «социальной бомбой замедленного действия». Надписи типа «Смерть алжирцев (или суринамцев, пакистанцев, турок…) устранит нехватку жилья» появляются на стенах зданий Парижа и Западного Берлина, Амстердама и Манчестера.