Красная звезда и зеленый полумесяц - [14]

Так, подчинив Дамаск и другие отмеченные высокой цивилизацией города, он заставляет переселиться из них в Самарканд тысячи художников, архитекторов и различных ремесленников, которые великолепно украсят столицу и другие города империи Тимура. Купола, покрытые майоликой и мозаикой цвета голубой лазури, сверкающие в небе Самарканда, Хивы, Бухары, узорчатые, как кружева, стены мечетей и медресе и поныне свидетельствуют о прошлом великолепии. В Самарканде до сих пор возвышаются гигантские руины мечети Биби-Ханым, носящей имя любимой жены Тимур-ленга. Это гигантское сооружение — не одна, а целый комплекс мечетей, связанных между собой галереями, которые поддерживали четыреста мраморных колонн. Мечеть, строительством которой Тимур-ленг решил ознаменовать свои победы в Индии, была воздвигнута слишком поспешно и сильно подверглась губительному воздействию времени, а точнее говоря, частым в этом районе землетрясениям. Но в 1404 году, когда заканчивалось ее сооружение, она считалась наиболее грандиозным зданием, когда-либо построенным во всей империи. «Ее купол, — писал один из поэтов, — был бы единственным в своем роде, если бы небо не повторяло его, а ее арка была бы единственной, если бы ее не повторял Млечный Путь!»

В том же духе наследники Тимура украшают Самарканд и Бухару другими, не менее чудесными памятниками. По решению властей в советском Узбекистане сейчас ведутся гигантские работы, чтобы обеспечить не только сохранность этих памятников, но и их реставрацию.

В династии Тимуридов выделяется как правитель, стоящий в стороне от других, Улугбек (1394–1449 гг.). Внук великого победителя, он не только строитель (Самарканд и Бухара обязаны ему многочисленными мечетями и медресе), но также поэт и разносторонний ученый — математик, историк и прежде всего гениальный астроном. Окруженный целой плеядой ученых, он до самой смерти работал в своей уникальной обсерватории, построенной по его приказу на вершине холма, примерно в восьми километрах от Самарканда.

После Улугбека Тимуриды правят еще около пятидесяти лет. При их дворе блещут другие деятели науки, писатели и поэты, самого знаменитого из которых, Алишера Навои (1441–1501 гг.), узбеки и другие народы тюркского происхождения считают основателем своей литературы. Поэмы Алишера Навои, и особенно одна из них — «Фархад и Ширин», о пламенной любви богатыря Фархада к армянской красавице Ширин, — входят в золотой фонд классической литературы Средней Азии. Чувственность, которой дышат эти стихи, музыкальность их ритма, которые очаровывали современников, и сегодня заставляют трепетать сердца узбеков. Ни у одного поэта, говорят они, не было лучшего псевдонима — «Навои» значит «гармоничный».

Но в стихах Навои слышна не только создающая величайшее очарование восточная музыка. В поэтических аллегориях по поводу одиночества влюбленных ощущаются акценты, которые отражают сочувствие к страданию ближнего, отвращение к насилию, к тирании и эксплуатации людей. Понятно, почему граждане советского Узбекистана пять столетий спустя так высоко ценят Навои и его наследие, чувствуют духовную общность с великим национальным поэтом.

Алишер Навои умирает через год после падения династии Тимуридов (1500 г.). Последний удар сильно ослабленному государству последнего наследника Тимур-ленга наносит предводитель узбекского племени Шейбани-хан. За сто лет владычества Шейбанидов (1500–1598 гг.) упадок еще больше усиливается. Вместо единого государства образуются почти независимые соперничающие княжества, ведущие между собой опустошительные войны с целью вырвать друг у друга территорию и уделы, как поступают герцоги, графы и маркизы в феодальной Европе. Политическая нестабильность сказывается на торговле и ремеслах, которые приходят в упадок, в то время как в деревнях усиливается нищета, а на путях, по которым перевозился шелк и пряности, становится все меньше караванов. За экономическим спадом следуют оскудение и упадок культуры и науки.

Когда в XIX веке царская Россия решает распространить свое влияние вплоть до границ Средней Азии с Персией, к которым тянется из Индии и британский империализм, она не находит перед собой никакой силы, способной оказать ей серьезное сопротивление.

Застой, а затем исторический упадок региона, так долго находившегося в авангарде человеческого прогресса, ставят несколько вопросов. Как это горнило наиболее блестящих цивилизаций, этот традиционный связующий пункт между Востоком и Западом, благодаря которому Европа познала столь важные изобретения, как шелк, бумага, порох, фарфор, мог дойти до глубокого упадка? Каким образом могущественные государства, которые производили сами и накапливали у себя захваченные у других сказочные богатства, могли настолько захиреть, что в XIX веке уже представляли собой не более чем конгломерат изолированных княжеств, погрязших в нищете и словно застывших в собственном прошлом. Но эти вопросы можно поставить не только в отношении Средней Азии. Они закономерны и для других стран «третьего мира» — с не менее интересными историей и культурой, — расчлененных на стыке XIX и XX веков агрессивной Европой, находившейся в зените капиталистической экспансии и жадно стремившейся обеспечить себе владычество над миром, используя свою материальную и техническую мощь.