Красная улица - [32]

— А где твои… старшие головорезы? — рот у полицая еще больше перекосился.

— Какие головорезы? Как вам не совестно так обзывать честных людей? — Слезы оросили морщинистое лицо матери.

Криворотый толкнул ее в плечи.

— Веди, где твой старый работает. Грицко, Петро, Савка, Нечипор, со мной. А вы здесь, — он обратился к остальным полицаям, — переверните все.

Мать из-за слез дороги не видела. «Боже ж мой, там же Сашуня, они с отцом пошли лошадей смотреть, чтобы ночью увести их для партизан…»

Вот уже и ферма недалеко. Услышат… Мать глубоко вдохнула воздух и запричитала:

— Паны полицаи, за что же вы привязываетесь к моим детям, к Федору? Они же никому зла не сделали!

Из сарая выглянул Федор. Услышал! Скрылся и через несколько мгновений выскочил через другую дверь вместе с Сашком.

«О господи, дай им силы и ноги, а этим выродкам хоть на минутку затумань глаза!..»

Не затуманил. Криворотый увидел, заорал не своим голосом, показывая на кусты:

— Вот они, бандиты! Ловите их!

Полицаи помчались к кустам, а криворотый позеленевшими от злости глазами посмотрел на мать, схватил ее, как клещами, за плечи, прошипел:

— Что, старая ведьма, сигнал подала? Ну-ка, пошли, я тебя сейчас «поблагодарю»… — И потащил мать к ферме.

Она молча шла и все смотрела туда, куда побежали Федор и Сашко. Хотя бы успели добежать до леса…

Криворотый привел мать к сараю, толкнул в открытую дверь. Женщина упала прямо под ноги лошадей. Лошади заржали, отскочили. Криворотый взглянул на молодого полицая, который остался вместе с ним.

— Ну-ка, огрей палкой лошадей, пусть затопчут эту старую ведьму…

Полицай проворно схватил палку, стал бить лошадей. Они шарахнулись в сторону, ни одна лошадь не наступила на человека. Полицай опять занес палку и встретился с глазами матери… Опустил палку…

— Ну, как там! — крикнул ему криворотый. — Жива еще?

— Да… кто его знает?.. Лежит и не шевелится…

— Выходи, поймали бандитов…

Мать приподнялась на руки, доползла к порогу. Выглянула, и в глазах у нее потемнело — полицаи сажали в машину Сашка и Федора. Хотела броситься к машине, а ноги не слушаются. Только закричала истошно вслед машине, которая увезла на муки ее мужа и сына…

Их привезли в луцкую тюрьму и втолкнули в одну камеру. Сашко сразу же припал к глазку двери, услышав шум в коридоре.

— Отец, — позвал еле слышно, не своим, каким-то осевшим голосом. — Посмотрите…

Отец подошел к глазку. По коридору тащили Спиридона. Голова завязана грязной тряпкой, глаз заплыл, ноги волочатся… Отец распрямился, закрыл глаза. Долго стоял так, потом подошел к Сашко, крепко обнял его за плечи:

— Сынок, страшное время настало… Надо выдержать…

Майор гестапо Баумвольф, рыжий, рослый, откинувшись на сиденье «оппеля», прищурено смотрел за окно. Там убегали назад выстроенные вдоль трассы осокори, за ними важно гнались белые приземистые хаты, проплывали зеленые луга… Глаза майора безразлично скользили по июньскому подвижному пейзажу, только когда за окном мелькало полное нежной синевы озерко, его лицо кривила гримаса.

Он уже аккуратно сложил все бумаги в стол, заранее смакуя завтрашнюю воскресную поездку с друзьями на речку Ровное, как вдруг его вызвал шеф. Приказ был короток — выехать в Луцк, помочь местному гестапо развязать язык партизану. Партизан этот многое знает, но молчит… Вот и накрылась прогулка…

Майор наконец подавил в себе раздраженность. Ничего не поделаешь. Служба есть служба. И в нем проснулось любопытство к упрямому партизану. Майор не боялся сильных противников. С ними, конечно, тяжелее, приходится напрягать воображение, хитрить. Но зато какое удовлетворение получаешь, когда побеждаешь.

Майор быстро вошел в канцелярию. Небрежно поздоровался. Следователь, который уже ждал его, подал дело. Майор решил провести допрос экспромтом.

— Проводите к арестованному, — бросил. — В камеру… Впрочем, нет, дайте спокойную, нормальную комнату. Обыкновенный стол, табуретки…

— Ладно, — торопливо сказал следователь и вышел.

…Майор сел за стол в «нормальной» комнате, оглядел ее. Годится.

Скрипнула дверь. Майор поднял глаза. В комнату привели мальчишку. Майор сумел спрятать удивление.

— Ая-яй, — строго посмотрел на гестаповцев, державших Спиридона под руки. — Как вам не стыдно, инквизиторы! Пошли вон отсюда!

Гестаповцы исчезли.

Майор осторожно взял Спиридона за плечи, посадил на стул.

— Ты извини, что так получилось… противно. Сам понимаешь, война, люди всякие в армию попадают. В вашей армии тоже есть такие. Как у вас говорят: на войне как на войне.

Спиридон упрямо смотрел в пол, а майор все говорил, говорил — мягко, ласково. О бессмысленности войны, о прелестях земной жизни, вспомнил о своем доме — он его каждую ночь во сне видит.

Увидел, что голова партизана склонилась вниз.

— Заговорил тебя? Отдохни… Нет, нет, тут посиди.

И пошел к двери. В канцелярии поговорил со следователем, полистал дело. Ясно, как дальше надо действовать…

Когда вернулся спустя час, мальчишка сидел на том же месте. Только глаза его, не отрываясь, тоскливо глядели в окно. Майор подошел к окну, распахнул его. В комнату ворвался свежий воздух.

— Хорошо-о!.. Знаешь, иногда хочется сбросить этот мундир, взять удочки и пойти на реку…