Красная таблетка. Посмотри правде в глаза! - [29]
Когда кто-то узнаёт про мою болезнь (меня выдаёт то, что я хожу с тростью), то первая реакция вполне естественного сочувствия выглядит так: «Господи, как же вам не повезло!»
Уже столько лет прошло, но это по-прежнему вводит меня в ступор.
Во-первых, мне сильно повезло остаться в живых, хотя для других эта болезнь действительно оказалась той самой точкой. То есть многое зависит от того, с какого угла на это дело посмотреть.
А во-вторых, и это самое главное: наличие такого жребия не есть вопрос везения или невезения. Какое-то количество людей должно было заболеть в этот год моим Гийеном — простите — Барре, и я попал в этот список. Вот и весь сказ!
Ещё какое-то количество людей должно было погибнуть в тот же год в результате ДТП, у кого-то должен был родиться ребёнок с синдромом Дауна, кому-то предстояло узнать, что у него рак яичек, а кого-то обрадовали номинацией на Нобелевскую премию.
И в чём тут везение или невезение? Всё это происходит регулярно, в больших количествах, и более-менее равномерно, тонким слоем распределяется по всему народонаселению: если у вас не то, так — это, не там, так — тут.
Это такой общенародный банк «подарков» — огромный список событий, которые должны были произойти с людьми на этой планете, потому что действуют соответствующие закономерности, а именно: люди подвержены аутоиммунным болезням, гибнут в результате ДТП, рожают детей с патологией, болеют раком, получают Нобелевские премии и т. д. и т. п.
То, что нам кажется «случайностью», есть лишь наше восприятие закономерностей, осознать работу которых мы зачастую просто не в силах.
Иными словами, пока всё выглядит так, будто бы мы бездушные броуновские тела, которые движутся в потоке неких событий и лишь считают их случайными, хотя на самом деле всем правит некий невидимый Рок.
Подобный детерминизм кажется, конечно, несколько странным. Но на самом деле именно он лежит в основе науки и он же, вы не поверите, обосновывает веру людей в астрологию, в «высший смысл» и прочее «провидение».
Что ж, приглядимся к этому Року повнимательнее. После того, что мы знаем об экспериментах Либета, это тем более интересно!
Tabula Rasa
Начни человек с изучения самого себя, он понял бы, что ему не дано выйти за собственные пределы.
Блез Паскаль
Если мы хотим понять, что такое этот самый Рок, нам нужно прежде всего честно взглянуть на свою «человечность».
А нам ведь столько про неё всякого понарассказывали — что мы, мол, «личность», что у нас есть «самость», что мы «ответственны за свой выбор», что перед нами «все пути открыты» и т. д. Но так ли это?
В конце девяностых — тех самых «лихих девяностых» — я подрабатывал психиатром в детском приюте. И это, надо признать, был весьма отрезвляющий опыт.
Времена царили тогда, кто помнит, непростые: безработица, подчас даже голод, заказные убийства, проституция, наркомания. Так что «потерянных» детей в городе было много. В нашем приюте их держали до решения суда, а потом — или обратно в семью, или в детдом.
Моя задача была оценить психическое состояние ребёнка, заполнить его медицинскую карту и дать соответствующие рекомендации персоналу.
Но в случае, о котором я хочу рассказать, всё это было сделать, прямо скажем, непросто.
Едва я оказался в тот вечер на пороге приюта, как на меня тут же напала медсестра: — Доктор, идите сразу в кабинет! Мы их там заперли пока. Грудничком занимаемся, а с этими что делать — ума не приложу!
Честно говоря, сотрудников приюта, видавших всякое, удивить чем-то было трудно, поэтому я сразу напрягся. И не зря.
— Пару часов назад привезли, — продолжала сестра, пока мы шли по коридору. — Наркоши проклятые! Держали детей в кладовке. Все в ссадинах. Привязывали они их, что ли?.. Я даже не знаю, сколько им лет!
В дальнем углу комнаты, сжавшись в комок, сидела девочка. Под кушеткой для медицинского осмотра послышалось странное резкое ёрзанье, и кто-то там замер.
— Под кушеткой — двое, — сказала медсестра. — Мальчик и мальчик.
Постояв так несколько секунд, я пошёл за игрушками в игровую комнату. Вернувшись, положил их перед кушеткой, а сам сел за стол.
Некоторое время я что-то писал, изображая полное безразличие. И лишь краешком глаза подглядывал за детьми.
Когда они стали подавать признаки жизни, я снова вышел — на сей раз за печеньем и конфетами.
Не помню, сколько всё это продолжалось, пока, наконец, дети привыкли к моему присутствию.
Подкроватные малыши выползли из своего убежища и принялись разглядывать игрушки. Девочке я предложил сладкое и сказал, что она может дать его братьям.
На вид ей было лет десять. Речь она освоила плохо — говорила отдельными словами, едва их выговаривая. С трудом понимала, а то и вовсе не понимала элементарные вопросы.
Впрочем, братья — одному было на вид около шести, а другому где-то четыре — не говорили вовсе.
Сообразив, что им ничто не угрожает, они стали кричать, визжать, драться, не производя при этом никаких членораздельных звуков.
Передвигались мальчики на четвереньках. Старший мог встать на ноги, но, сделав пару шагов, тут же пригибался к младшему, и начиналась очередная потасовка. Если их разлучали, их охватывала самая настоящая паника.
