Красная смерть - [48]

Я знал, что это не так, и спросил:

– Ты в самом деле хочешь?

– Да, – почти прорычала она мне в самое ухо.

– Как?

И она повела меня. Я снова превратился в борова, готового к случке, будто совокупление могло обеспечить мне безопасность.

* * *

Я вздрогнул и проснулся. Где-то в квартире послышался шум. Мне стало страшно – вдруг это Крыса проник в мой дом с револьвером. Я взглянул на Этту-Мэй. Чувствуя себя совершенно опустошенным, вдруг понял: я хотел ее не одного секса ради. Ничего подобного я раньше не чувствовал. Обычно секс был первым и последним, что меня привлекало в женщинах. Но ее я желал с тем же пылом, даже когда был выпит весь, без остатка.

Я соскользнул с постели и влез в брюки. Ни снаружи, ни в соседней комнате свет не горел. Я приоткрыл дверь в гостиную и увидел его. Он сидел, мотая головой взад-вперед и пиная пятками кушетку.

– Ламарк?

– Здравствуй, дядюшка Изи, – сказал он, глядя на дверь, из которой я вышел. – Ты спишь с моей мамой?

– Да.

Как еще я мог ответить? Оставалось только надеяться, что он не проговорится об этом Крысе. Хотелось попросить его держать язык за зубами, но заставлять ребенка лгать – большой грех.

– Почему ты не спишь? – спросил я.

– Сны.

– Какие сны?

– О громадном старом чудовище с сотней глаз.

– Да? Оно преследовало тебя?

– Дракон спросил, не хочу ли я покататься, потом поднял меня высоко-высоко в небо и камнем полетел вниз.

Ламарк широко раскрыл глаза от страха.

– А потом, – продолжал он, – чудовище остановилось почти у самой земли и засмеялось. Я попросил отпустить меня, но оно полетело дальше вниз. Я напугался до смерти.

Опустившись на кушетку, я посадил его себе на колени. Он прерывисто дышал. Я дал ему успокоиться, а потом спросил:

– Тебе нравится ходить с папой к Зельде?

– Нет, там воняет.

– Чем?

– Грязью и рвотой. – Он высунул язык.

– Ты говорил маме, чем там пахнет?

– Нет, я боялся.

– Чего?

– Не знаю.

– Ты думал, они могут подраться, если скажешь?

– Да.

Он вцепился в мою штанину и дернул.

– Знаешь, сказал бы ты папе, что не хочешь туда ходить, он бы и не стал брать тебя с собой.

– Нет, все равно брал бы. Он любит играть в карты и трахаться.

Произнося последнее слово, Ламарк съежился, словно боясь, как бы я его не ударил.

– Нет, милый, – сказал я и потрепал его по голове. – Твой папа хочет видеться с тобой гораздо больше, чем со всеми этими людьми. Играть с тобой в мяч или смотреть телевизор.

Мальчик ничего не ответил. Мы сидели и молчали. Он все еще теребил мою штанину, это было весьма чувствительно.

– Твой папа собирается прийти к вам дня через два, – сказал я наконец.

– Когда?

– Не позже чем послезавтра.

– Он принесет мне подарок?

– Обязательно.

– Ты собираешься лечь в постель к моей маме?

Я засмеялся и прижал его к груди.

– Нет. У меня есть дела.

Мы сидели и смотрели, как всходит солнце. А потом уснули. Мне снова снилась Поинсеттиа. В моих снах ее плоть разлагалась у меня на глазах, вот-вот от нее останутся лишь кости.

Проснулся я спустя, наверно, полчаса. Ламарк мирно похрапывал. Я отнес малыша в его комнату и заглянул к Этте. Она лежала в той же позе, сильная рука покоилась рядом с прекрасным атласно-коричневым лицом. Я желал ее все так же страстно на протяжении уже многих лет и впервые в жизни подумал о браке.

Я оставил на кухонном столе записку для Этты. Написал, что Крыса зайдет повидать сына через пару дней, что все прекрасно и что я очень ее люблю.

Глава 27

От Этты я направился в дом Мерседес Барк на Белл-стрит. В квартал больших домов с кирпичными заборами и ухоженными цветниками. По случаю Рождества Христова обитатели Белл-стрит развешивали тысячи разноцветных фонариков на деревьях, кустах и по карнизам своих домов. В течение трех недель до и после Рождества сюда отовсюду съезжались зеваки в собственных автомобилях. Такой уж это квартал. Все были едины в стремлении сделать свою жизнь приятной.

И все бы прекрасно, но обитателям Белл-стрит был присущ один недостаток – невероятный снобизм. Им казалось, что и они сами, и их квартал слишком хороши для большинства остальных жителей Уаттса. Они косо глядели на людей, приобретающих дома на их улице, старались не допускать посторонних на свои пикники и так далее. Они внушали даже своим детям: держитесь подальше от ребятишек, с которыми учитесь в школе или встречаетесь на спортивной площадке. По мнению обитателей Белл-стрит, большинство негритянских детей слишком грубы и невоспитанны.

Мерседес владела трехэтажным домом в центре квартала, белым, с темно-зеленой отделкой. По всему периметру веранды стояли кресла и диваны. Ярко-зеленые газоны украшали белые и пурпурные георгины, белые розы и карликовые лимонные деревья.

Муж Мерседес Чемпен был зубным врачом и мог позволить себе содержать столь обширное владение. Вскоре после того как он умер, вдова поняла: его страховки недостаточно, чтобы содержать семью на прежнем уровне. Она превратила верхние этажи в пансион на двенадцать постояльцев.

Соседи подали на нее в суд. Они жаловались, что их прекрасная улица погибнет из-за всякого отребья, которое ютится в одной комнатушке, платя еженедельную ренту. Но окружной суд нарушения закона не усмотрел, и миссис Барк стала сдавать квартиры внаем.