Если бы она сумела взобраться на камни! Это был единственный шанс спастись. Но камни поднимались из воды почти отвесно и были очень скользкими. Теперь ее задние лапы утратили силу. Они только беспомощно вытягивались и сгибались. Лишь изредка лягушке удавалось коснуться передними лапками маленькой выбоины на одном из камней, но тут же течение опрокидывало ее, и желтое с красноватыми пятнами брюшко мучительно содрогалось. Мне хотелось помочь ей, подцепить ее чем-нибудь вроде длинной палки, но ничего подходящего поблизости не было. Я только стоял и ждал, что будет. Вскоре красная лягушка предприняла последнюю попытку уцепиться за выбоину, но то было лишь жалкое подобие прыжка. Ее вновь опрокинуло, и она, больше не сопротивляясь, скорее даже покорно, исчезла в водовороте.
Я бросился бежать по берегу, надеясь, что, может быть лягушка снова покажется. Но на этот раз она уже не выплыла.
Я почувствовал, что вокруг наступила глубокая тишина, словно все в мире замерло. Сумерки быстро сгущались, и я пошел в гостиницу. По пути я стал припоминать все сначала. И судьба красной лягушки, которая этим осенним вечером боролась из последних сил и погибла, показав пример непостижимой для меня стойкости, представилась мне скорее трагической, чем забавной.
Что заставляло ее добиваться цели? Я не понимал, да и не мог понять этого. Я только подумал, что существует нечто более сильное, чем инстинкт. Чувствовалась какая-то особая выразительность и в том, как лягушка приседала перед прыжком, и в том, как она стремительно и отчаянно кидалась в быстрину, и в том, как взбиралась на островок. Мне казалось даже, что я наблюдал за мыслящим существом.
Эти ощущения были вызваны не тем, что лягушка действовала, якобы представляя себе цель, и тем более не последними ее минутами. Тогда она была уже сломлена, силы покинули ее. Она боролась, пока хватало сил, но в последние мгновения ее вид свидетельствовал о покорности судьбе. Даже тишина, наступившая в эти минуты, была особой.
Всего лишь лягушка! Ведь это не то что лошадь, собака или кошка, которые живут рядом с людьми. Мои чувства затронула именно лягушка, и это буквально потрясло меня.
Не исключено, что ученые, наблюдающие жизнь животных, дали бы всему неожиданно простое объяснение. Возможно, оно было бы примитивным: мол, таковы условия жизни красной лягушки. Может быть, этим-то как раз все и объяснялось! Может, они бы посмеялись над моими измышлениями о том, что попытка преодолеть непосильные трудности была у лягушки проявлением воли. Да ведь и я не уверен, что это было непременно так. Ладно, пусть ученые правы! Но почему это маленькое животное так глубоко меня взволновало и что это были за чувства, которые оно во мне всколыхнуло, — все это невозможно объяснить до конца никакими научными теориями.
Я глубоко ощутил непостижимость природы. Давно не волновали меня подобные чувства. Ведь даже такие, как я, не часто размышляют о небе, о тайнах вселенной. Может, это своеобразное бегство от действительности? Мне было знакомо чувство внезапного обновления, наступавшего в те редкие минуты, но сейчас я испытал другое. И все-таки было что-то общее между благочестивым, торжественным настроением, в которое я впадал, задумываясь над тайнами природы, и тем чувством доверия к ней, к ее недоступной разуму воле, которое охватило меня на этот раз.
Я вернулся в гостиницу совсем не с тем настроением, с каким уходил из нее днем. Даже грязная, темная, холодная комната и несимпатичные люди не вызывали прежнего раздражения. Хотя бы на некоторое время я смог забыть о неприятных людях, окружавших меня.
На следующий день я покинул эти места. Я так и не прочел ни одной из привезенных с собой книг, а вот воспоминание о красной лягушке надолго осталось в моей душе. Окончательно прикованный к постели, я встречаюсь с лягушкой в сновидениях. Я редко вижу сны в красках, но мне совершенно отчетливо видится желтое брюшко лягушки и коричневые пятна на нем в тот момент, когда ее поглотили волны.
