Красная камелия в снегу - [15]

Но тогда ради чего он отсидел два срока? Кому это нужно? Вон Ося Гельбергер — повернулся и уехал. А куда ехать ему, Володе Степанову? У него другой страны нет, только эта, только такая…

Володя зашелся кашлем, долгим и мучительным, и едва не потерял сознание. Но все же на встречу с человеком с Украины поспел вовремя.

А лучше бы не поспел: за этим человеком была слежка от самого Киева…

Третий Володин арест пришелся на осень 1972 года. Взяли его ночью на квартире у Жанны.

— Нарушение паспортного режима — это уж как минимум, — сказал лейтенант бойко.

— Прошу предъявить ордер, — прохрипел со сна Володя, вспомнив ходившую по рукам самиздатовскую инструкцию «Как вести себя на допросах и при обыске».

— Это пожалуйста.

Лейтенант протянул бумажку на бланке, с печатью и подписью. Подпись прокурора была с завитушками, неразборчивая, но внизу шла машинописная расшифровка: «Ю.Н.Котельников».

Искали старательно, повсюду, даже в кроватке сладко спавшего Саши. Забрали связку книг. Одновременно, как узнал позже Володя, обыск произвели у мамы и в калужской комнатенке. Операция проводилась с размахом: большое начальство поставило перед опричниками задачу — наконец покончить с «Хроникой текущих событий», и те старались вовсю…

Подсудимых было четверо, суд длился наделю, Володя получил семь лет лагерей. Жанна опять возила в Мордовию посылки, но на этот раз они мало помогали, от изнурительной работы Володе становилось все хуже. К тому же он объявил голодовку, протестуя против избиения охранниками зэка-литовца. Голодовку он вынужден был прекратить, но вернуться хотя бы в прежнее состояние уже не смог. Вскоре Володя Степанов потерял сознание и умер в лагерном лазарете: в конце второго года заключения, на сорок первом году жизни.

Нашей юности полет

Сталин — наша слава боевая,

Сталин — нашей юности полет.

С песнями борясь и побеждая,

Наш народ за Сталиным идет.

А. Сурков, «Песня о Сталине»

С Ильей Нейманом я учился вместе с шестого класса. Ну, в шестом классе мы еще были несмышленышами, но уже где-то к девятому классу, то есть к шестнадцати годам, стали замечать известное несоответствие между тем, что утверждалось на официальном уровне, и тем, что мы видели вокруг. И вот тут Илюша проявил всю силу своей наблюдательности. Вроде бы он читал те же газеты и слушал то же радио, но видел и слышал такие вещи, которые, например, проходили мимо меня, никак не привлекая внимания.

Однажды в областной газете в заметке от 16 сентября Илья прочел, что колхозы области успешно завершили уборку яровых на шесть дней раньше, чем в прошлом году.

Ну и что? Кто бы вообще обратил внимание на такую заметку? Завершили и ладно. А вот Илюша пошел в читальню, отыскал газету за прошлый год и узнал, что колхозы области в том году тоже успешно завершили уборку на шесть дней раньше, чем в предыдущем году. Как, опять на шесть дней раньше? Хм, значит, в прошлом году они собрали урожай яровых 22 сентября, а в позапрошлом 28-го. Поздновато.

Тогда Илюша взял подшивку газеты за несколько лет, почитал, сделал выписки. И выяснил, что каждый год уборка урожая заканчивалась на шесть дней раньше предыдущего года. Таким образом, десять лет назад уборка яровых должна была закончиться на шестьдесят дней позже 16 сентября, то есть в середине ноября. Но в середине ноября в наших широтах температура ниже нуля и на полях зачастую уже лежит снег. И потом — если уборка яровых закончилась в ноябре, почему газета сообщает об этом в сентябре? Странно получается…

О своем недоумении он рассказал мне, когда мы готовили обед у него дома. В ту пору было так заведено: после школы я шел к нему, и мы вместе готовили еду для себя и Томки, шестилетней Илюшиной сестры. Их мама, Софья Марковна, уходила на работу рано утром, оставляя нам сваренной с вечера картошки в мундирах и еще чего-нибудь — размороженной трески или отварных потрохов. Мы чистили картошку, грели ее на сковородке с постным маслом, на другой сковородке разогревали потроха; затем, когда еда была готова, забирали Томку от соседки по квартире Эльвиры Сигизмундовны, молчаливой старухи с костылем, и неспеша обедали втроем. На десерт нам полагалось по чашке киселя из порошка, а Томке стакан молока — она ведь ребенок. Томка была Илюше сестрой наполовину: его отец, как и мой, погиб на фронте в сорок втором году, а мать позже вышла замуж за инвалида Брузакова, который очень болел и вскоре умер. Но дочку родить они успели.

И вот в один из таких дней, за обедом, Илья поведал мне о своем открытии. Вернее, наблюдении.

Я беззаботно рассмеялся:

— Ну, совсем запутались… И ведь никто не заметил!

Илья веселиться был не склонен.

— Что значит никто? Я заметил. Значит, и другие могут заметить. А это подрывает авторитет печати.

Пожалуй, он прав, подумал я. И спросил:

— А что же теперь можно сделать? Задним числом?

— Задним числом нельзя, ты прав. Но нужно хотя бы предупредить редакцию, чтобы не повторяли каждый год эту фразу — «на шесть дней раньше». Это же глупость получается.

После еды мы, как всегда, принялись за уроки. В половине шестого я ушел домой: к этому часу моя мама возвращалась с работы. А Илья, как я потом узнал, написал письмо в редакцию и отправил его на следующий день.