Красная фурия, или Как Надежда Крупская отомстила обидчикам - [13]

У Бронислава…гиньского оказалась великолепная библиотека, и Надюшу вскоре можно было увидеть сидящей в тенистой аллее с книгой в руках. Она свободно читала на русском и французском (старательно осиливая и польские книги) самых популярных авторов того времени. У нее появился круг общения, дядя дозволил дочерям шляхтичей-соседей навещать их; шумные игры в саду и звонкие детские голоса веселили сердце и Елизаветы Васильевны, недавно потерявшей мужа, и обходительного пана Бронислава, сочувствовавшего ей вовремя и умело высказанными фразами. В разговорах он показывал свою эрудицию, свободно переходил от темы к теме, мог осторожно пересказать о европейском вольнодумстве, посетовать на народовольцев и социалистов, и тут же перейти к войне 1812 года, отругать Наполеона, обещавшего дать полякам волю и процветание, а давшего разорение, при этом упоминал он Надиного дедушку Игнатия Каликстовича, дошедшего с войсками до Парижа, и словно невзначай, упоминал и Константина Игнатьевича. Имя отца Наденьке слышать было очень приятно, ей казалось, что этот человек, возникший из ниоткуда, обязательно бы полюбил ее папеньку, и тогда бы все они встречались чаще.

Много лет спустя Надя припомнит любопытный разговор, возникший за ужином незадолго до отъезда матери в Санкт-Петербург. Пан Бронислав, когда мать хотела отослать девочку спать, попросил разрешить той остаться. Он сказал, что подобные разговоры полезны для умственного и нравственного развития неокрепших душ юных дев, чтобы в будущем избегать некоторых ошибок. Уже сама эта формулировка была интригующей, Наденька смутилась, поджав губки, но Елизавета Васильевна оставалась спокойной, лишь улыбчивые морщинки пробежали в уголках век. Они опять затеяли разговор об императоре Наполеоне, вновь звучали знакомые названия и имена; однако разговор шел не о баталиях, а о чувствах, и Надя затаила дыхание.

— Он увидел ее, возвращаясь в Варшаву, почти девочку, на последней почтовой станции. Это она сказала кому-то по-французски, так громко, что он услышал: «Мсье, помогите мне выбраться отсюда и дайте мне на мгновение увидеть его!» Вот только что он ехал по обледенелой дороге, и был зол и остановился сменить лошадей. А она стояла с родительницей, и ее русые волосы разметало ветром. Вы понимаете, она приехала увидеть освободителя! Он понял ее восторг и протянул ей букетик.

— У победителей всегда много поклонниц, пан Бронислав.

— Да, но эта не была одной из них. Ее вскоре нашел Дюрок по приказу Наполеона, и, думаю, вы помните ее имя — Мария Валевская, жена графа Анастасия Колонна Валевича-Валевского, урожденная Лачинская. Происходила из старинной, но обедневшей шляхетской семьи, ее отец умер, когда девочка была еще маленькой.

— Конечно же, я знаю эту историю. Скажите, неужели ненависть к русским здесь так… сильна, что надо было придумывать, будто бы эта молодая женщина не захотела выйти за богатого русского дворянина, а пошла за 70-летнего польского графа, внук которого был на 9 лет старше самой Марии…

Пан…гиньский засмеялся, а за ним заулыбалась и Надя.

— Не знаю, не знаю… Но она действительно была патриоткой.

— Выйти в 15 лет замуж за 70-летнего соотечественника, да еще и очень-очень состоятельного, но не выйти по любви, в этом, по-вашему, и заключался ее патриотизм?

— Нет, конечно;, уже после рождения сына она поняла, что ей предначертано нечто большее. Она поверила, как все поляки, что в руках Наполеона судьба Отчизны, вот и поехала навстречу, чтобы первой приветствовать его…тогда все в это верили. И первый вельможа Польши Понятовский, узнав о той встрече, сказал: «Кто знает, быть может, небо изберет вас спасительницей Отечества!» Они встретились с Наполеоном на балу в Варшаве, а потом он забросал ее письмами. Но Мария была неприступна. И тогда ей вручили письмо, подписанное видными представителями нации, членами временного правительства, которое гласило…

Пан…гиньский поднялся из-за стола и подошел к секретеру, взял небольшую книжку, ловко раскрыл на нужной странице и прежде чем прочесть, подмигнул Надюше, спросив:

— Интересно?

Та чуть кивнула и опустила взгляд вниз, на руки, лежащие на коленях. Елизавета Васильевна с легкой иронией следила за движениями собеседника.

— «Мадам, — я цитирую, — маленькие причины вызывают иногда большие последствия. Женщины во все времена имели большое влияние на мировую политику. История самых отдаленных эпох, как и история нашего времени, подтверждает эту истину. Пока страсть владеет мужчинами, вы, женщины, будете одной из самых страшных сил. Будь Вы мужчиной, Вы отдали бы жизнь благородному й справедливому делу защиты Отечества. Как женщина Вы не можете защитить ее физически, Ваша природа не позволяет этого. Но зато существуют иные жертвы, которые Вы вполне можете принести, и Вы должны взять их на себя, какими бы тяжким они для Вас ни были. Вы думаете, Эсфирь отдалась Ксерксу из любви? Ужас, который он ей внушал, поверг ее в обморок, это доказывает, что нежность была ни при чем в этом союзе. Эсфирь пожертвовала собой, чтобы спасти свой народ, и ей досталась слава этого спасения. Да сможем же и мы сказать то же о Вашей славе и о Вашем счастье! Разве Вы не дочь, не сестра, не супруга тех ревностных сынов Польши, которые соединяются в единый национальный союз, сила которого может быть увеличена только числом и согласием входящих в него членов? Выслушайте же, мадам, что сказал один знаменитый человек, святой и благочестивый служитель церкви Фенелон: «Мужчины, имеющие власть, не смогут провести своими постановлениями ничего действенного в жизнь, если женщины не помогают им в этом». Внемлите же голосу, к которому присоединяется и наш голос, чтобы принести счастье 20 миллионам человек».