Краски Алкионы - [21]

– Куда ты меня привёл, друг мой? – риторический вопрос родил лёгкое эхо, спросил я у волка. Передо мной на небольшом возвышении, обнесённое кованой оградой, красовалось небольшое строение, примерно по периметру пять на пять. Напоминало миниатюрный особнячок. Робость сковала движения. Место и весь антураж казались нереально сказочными среди болот и непроходимого леса. Волк по-свойски толкнул носом кованую дверцу, я пошёл за ним. Затем, попав внутрь помещения, я понял – это усыпальница, но чья? Нереальность происходящего подавляла мыслительные процессы, я мог только созерцать. Созерцать этот свет, струящийся сквозь узкие, овально-мозаичные окна, переливающийся причудливыми цветами на стенах и на мраморном постаменте гроба, на стеклянной крышке, сквозь которую можно было видеть спящую царевну. Если бы писатель хотел художественным словом определить моё состояние, всех эпитетов мира не хватило бы ему, как не хватает их и мне в этот момент. Я был близок к обмороку, что не мешало мне обратить внимание на то, что рядом был другой постамент, и на нём лежал не кто иной, как Никос. Он лежал без движения, но дыхание его было ровным, я даже подумал, что он прилёг отдохнуть. Но место, выбранное им для этой цели, мне казалось, мягко говоря, неподобающим. Но это ещё не всё…

Подняв голову вверх, я увидел, как под расписным конусовидным потолком в кружеве солнечных светлячков, слившись телами, танцевали двое. Два эфирных создания вальсировали, улыбаясь и влюблённо глядя друг на друга. Мне казалось, я слышу их ласковый шёпот. «Я люблю тебя, я люблю тебя», – вторила она ему. Они были легки и изящны в своём танце, тихая музыка «Осеннего вальса» Фредерика Шопена кружила их на высоте двух метров надо мной. Слёзы текли по моему лицу…

Что это, очередная галлюцинация, гипнотическое воздействие Никоса? Я был уверен, что это очередной сон, что моё подсознание воплощает картинки, выдавая желаемое за действительное. Я был под впечатлением слов о любви Никоса и его супруги, и вот – я вижу во сне этот танец. Это случилось так же, как воплощение желания моей физической близости с Зирин, и во сне она случилась… Но объяснения этому явлению я, конечно, искал потом, а в этот момент я просто стоял и плакал.

Глава 18

Не знаю, хотел Никос или нет, чтобы я увидел то, что увидел: картины с изображением Алкионы. Но я оказался в этой комнате, со стен которой с портретов на меня смотрела Алкиона. Два из них были написаны в фундаментально-классической манере, то есть маслом, с размером полотен примерно 1,2 на 1,7 м.

Ещё несколько, размером поменьше, заключённые в рамы, также висели на стенах, на столе лежали наброски в карандаше.

Но манера письма была различна. Я бы сказал, работали два или три художника с интервалом во времени. Один из маститых художников изобразил Алкиону в тот момент, когда ей было лет шестнадцать, не больше. Выписан каждый штрих. Всё настолько точно, до каждой складочки на платье, пуговки, будто это была фотография, запечатлевшая реальный миг. Она была выхвачена из жизни как неодушевлённый предмет, статична. Это была не моя Алкиона. Все её видимые физические недостатки были тщательно выписаны как в анамнезе, составленном врачом о состоянии пациента. Скрупулёзно, точно не надо даже читать историю болезни, всё и так ясно при взгляде на портрет. Глядя на него, возникало единственное желание – лечить ту, что изображена, лить слёзы в порыве жалости. Я не буду называть имя мастера, он очень маститый художник, известен в художественных кругах. Но раньше, когда я бывал на его выставках, считал эту скрупулёзность скорее за достоинство, чем за недостаток. Может, мне было обидно за Алкиону, обидно, что он не увидел её такой, какой вижу её я, не заметил её волшебный внутренний свет.

Второй художник написал её в манере кубизма. Даже на его портрете она выглядела более живой в виде этих отдельных геометрических фигур, насыщенных яркими красками. В этом, конечно, был свой резон. За неровностями можно скрыть явные физические недостатки. Удобная, безответственная позиция. Её можно расценить как самовыражение художника. Так вижу и всё тут. И, может, в каких-то случаях к такой манере письма можно прибегнуть, но в нашем ли случае? Когда ей – Алкионе – нужно ответное человеческое тепло, которое она сама дарит людям. Только вобрав её тепло, можно родить своё. Когда я на неё смотрел, то моё воображение причудливо преломляло её образ. Она мне виделась в образе птицы, укрывающей меня своими крыльями от невзгод. Будто для меня свито гнездо, и не я, а она укроет меня от непогоды.

Глава 19

Пришло письмо от Вениамина. «Вот что я раскопал относительно Никоса. Жаль, что у тебя нет под рукой Интернета и нам приходится обмениваться информацией таким допотопным образом. Хотя оттачивать эпистолярный жанр таким способом полезно. Так всё натуралистично и приходится переписывать от руки, а не быстрым движением кнопки стирать непонравившиеся слова и выражения. В Интернете я обнаружил ответ на вопрос о его хромоте. Несколько лет тому назад он попал в жесточайшую автомобильную аварию. За рулём была его жена, а он сидел рядом на переднем сидении, а на заднем сидела сестра жены с дочерью, которой от силы было года три. Доподлинно известно, что тот, кто сидел за рулём, не нарушал никаких правил дорожного движения; это на них, прямо в лоб, на встречку вырулил КамАЗ, гружёный щебнем, у водителя которого, как пишут, случился сердечный приступ, и этот КамАЗ на полной скорости подмял легковушку под себя. Жена Никоса – жертвенная натура, вразрез инстинкту самосохранения пыталась вырулить, подставив себя под удар. Смерть прогибалась перед Никосом как последняя грязная шлюха, уговаривала остаться с ней, но жена была на страже, она была его ангелом. Итог – она насмерть, сестра насмерть, племянница, кстати, её зовут Алкиона, сильно травмировалась, но осталась жива, а у самого Никоса были сломаны обе ноги, причём одну до колена пришлось ампутировать. Получается, у него протез. Ни за что бы не сказал. Хромота настолько незначительна, а его трость настолько изящна, что выглядит аксессуаром позёрства. Всё это окутано какой-то мистикой. Представь, что твоя Алкиона – потомок бога Хорса или его инкарнация. Если следовать теории эвгемеризма, о которой ты мне писал в связи с Владом, то она потомок человека, при жизни за заслуги возведённого в ранг небожителя. Она, видимо, обладает множеством знаний, недоступных нашему пониманию. Ты поосторожнее с ней».