Красивый мальчик. Правдивая история отца, который боролся за сына - [15]

Карен говорила: «Дэйв».

Ник говорил: «Держит».

Карен: «Маленькую».

Ник: «Обезьянку».

Карен: «В заднице».

Я поднимаю глаза от журнала: «Очень смешно», – говорю я.

Ник: «Извини. Жил-был».

Карен: «Человек».

Ник: «Который».

Карен: «Сказал».

Ник: «Что».

Карен: «Дэйв».

Ник: «Держит».

Карен: «Маленькую».

Ник: «Обезьянку».

Карен: «В заднице».

Они играли в эту игру с разными вариациями бесконечно. Я только качал головой.

Карен много работала и неохотно выполняла материнские обязанности, но начинала время от времени возить детей в школу по очереди с соседями, а однажды вечером даже приготовила мясной хлеб на ужин. Он получился ужасным, и Ник отказался его есть. Карен начала поучать Ника, что нужно положить салфетку на колени, и это привело его в ярость. Она привлекла его к помощи по дому: наняла для уничтожения слизней в саду. За каждого вредителя он получал десять центов. Ник складывал слизней в совковую лопату и перебрасывал через забор в лес.

Карен, которую Ник звал мамой, или мамаситой, или КБ (она называла его «Спутник»), признавалась, что такие отношения совсем не в ее характере. Как-то, сидя в машине с Карен и Нэнси, матерью Карен, Ник, уставший и расстроенный неизвестно чем, начал плакать. Карен с удивлением обратилась к Нэнси: «Что это с ним?» Та ответила: «Это же маленький мальчик. А маленькие мальчики плачут». В другой раз они вместе проводили вечер в гостях у родителей Карен. Когда они расселись перед телевизором, Карен заметила, что Нэнси привлекла его к себе поближе и гладила по спинке. Ник казался абсолютно довольным жизнью. Карен рассказала мне об этом как о каком-то откровении. Она говорила, что поначалу Ник казался ей каким-то чужим, непонятным, чуть ли не инопланетянином. Ведь она не имела дела с детьми, с тех пор как ей исполнился год. «Я этого никак не ожидала, – сказала она. – Мне и в голову такое не приходило. Я не понимала, чего была лишена».

Правда, такое настроение у нее бывало не всегда. Временами Ник вел себя грубо – и по отношению ко мне тоже, если уж на то пошло, – но более серьезная проблема крылась в самом положении неродного родителя – отчима или мачехи. Иногда Карен говорила, что ей бы хотелось быть настоящей матерью Ника, но она принимает как должное то, что она ею не является. У него есть мать, которую он обожает и которой он предан всей душой. Карен часто напоминали, что мачеха – это не мать. Ей досталась значительная доля родительской ответственности, но не родительский авторитет. Порой я помалкивал, когда она начинала выговаривать Нику по поводу того, что нельзя держать локти на столе, но, хотя я всегда и советовал ей высказывать свое мнение, часто я приходил на помощь. «У него прекрасные манеры», – настаивал я, прежде чем понимал, что в очередной раз подрываю ее авторитет. Может быть, Ника сильнее всего напрягало, что он чувствовал себя виноватым из-за сближения с кем-то, кто не является его биологической матерью. Это дело типичное, если верить многочисленным книгам о том, как вести себя с неродным ребенком, которые лежали на прикроватном столике Карен.

Иногда мы очень остро ощущали отсутствие Вики. Когда Ник начинал особенно сильно тосковать по ней, на помощь приходил телефон, хотя, поговорив с ней, услышав ее голос, он мог загрустить еще больше. Мы всячески способствовали тому, чтобы он навещал ее при любой возможности и звонил ей, когда захочется. Мы старались внушить ему, что он всегда может поговорить с нами о своих чувствах. Это все, что нам оставалось.

Я чувствовал, что Ник переживает период трансформации, которая происходит рывками, как будто внутри у него с переменным успехом идет какая-то борьба. Он по-прежнему был привязан к своему плюшевому крабу и пандам, но в то же время повесил в своей комнате постер группы Nirvana. Он все еще часто бунтовал против общепринятых привычек и вкусов, но все больше и больше поддавался влиянию сверстников. Он примерял на себя образ нескладного подростка-бездельника, часто ходил в неряшливой фланелевой рубашке, шаркая громоздкими ботинками «Доктор Мартенс». Челка свисала на глаза, как у Кобейна, волосы были окрашены хной. Я позволял это делать, мучаясь сомнениями, стоит ли, и в то же время заставлял его стричься, хотя он и злился на меня. Выбирая, с чем нужно бороться, а на что не обращать внимания, я взвешивал все существенные факторы, имеющие отношение к предмету разногласий. Временами Ник бывал не в духе, но не больше, чем все знакомые мне дети. Он получал разные мелкие замечания, например за то, что написал на тетради: «София – полный отстой». (София была довольно наглой, своенравной девочкой из его класса.) Один раз ему пришлось писать извинения за то, что мешал проводить урок испанского языка. Однако в основном учеба Ника шла вполне успешно. В его табеле учительница отметила, что в нем «формируются и крепнут доброта и великодушие», и в заключение написала: «Я с интересом и восхищением думаю о том, какими талантами он, без сомнения, одарит этот мир».

3

То, что в наши дни называется городком Инвернесс, что на полуострове Пойнт-Рейес, в часе езды на север от моста Золотые Ворота, несколько миллионов лет назад было территорией нынешней Южной Калифорнии. Масса суши треугольной формы все еще неторопливо ползет на север со скоростью около дюйма в год. Пройдет еще миллион лет, и Инвернесс вместе с окружающими его горными хребтами, холмами и долинами, простирающимися на мили пастбищами и береговой линией, превратится в остров, дрейфующий вдали от побережья штата Вашингтон.