Красивые вещи - [12]

В те годы мать время от времени работала, чаще всего официанткой, но главным ее занятием было то, что она оберегала меня от отца: закрывала баррикадами из мебели дверь в мою комнату, когда отец являлся домой пьяным, вставала на пути его кулаков, чтобы побои не достались мне. Как-то раз среди ночи, когда мне было семь лет, матери не удалось прикрыть меня, и отец с такой силой ударил меня о стену, что я на какое-то время потеряла сознание. А когда я пришла в себя, рядом со мной была мать. По ее лицу текла кровь, и она целилась из охотничьего ружья в пах отца. Ее голос, обычно легкий, как перышко, стал убийственно жестким: «Еще раз тронешь ее, клянусь, я тебе яйца отстрелю. А теперь убирайся отсюда вон и не возвращайся».

И он ушел. Уплелся, как побитый пес, поджав хвост. А наутро, еще до рассвета, мать собрала вещи и сложила в багажник машины. Мы ехали из Нового Орлеана во Флориду, где у матери «был друг, у которого был друг». Она вдруг повернулась ко мне и схватила за руку. «У нас с тобой есть только ты и я, – хрипло выговорила мать. – И я больше никогда никому не дам тебя ударить. Клянусь».

И не дала. Когда мальчишка, живший по соседству с нами, украл мой велосипед, мать вышла во двор и прижала мальчишку к стене. Она держала его до тех пор, пока он не расплакался и не сказал, где спрятал мой велик. А когда девчонки в классе стали дразнить меня из-за того, что я толстая, мать пошла домой к каждой из них и хорошенько поорала на их родителей. Ни один учитель не мог поставить мне плохую отметку, не встретившись после этого с моей разъяренной мамочкой на парковке.

А когда какой-то вопрос не решался путем ссоры, мать прибегала к крайнему способу. «Ладно, – говорила она, – давай-ка уедем отсюда и начнем все заново в другом месте».

Бегство от отца имело непредвиденные последствия. Мать не могла платить по счетам, лишь время от времени работая официанткой. И тогда она занялась единственной работой, которая ей была знакома. Преступной деятельностью. Коньком моей матери было мягкое принуждение. Она пользовалась соблазнением как средством получения доступа к кредитной карте, банковскому счету, небольшим суммам наличных денег, с помощью которых можно было заплатить за квартиру. Она выбирала женатых мужчин, неотесанных невеж, так боявшихся своих женушек, что они не стали бы заявлять в полицию из-за внезапной пропажи пяти тысяч долларов с банковского счета. Порой она заводила шашни с людьми могущественными, настолько самоуверенными, что они и помыслить не могли о том, что их способна обвести вокруг пальца женщина, а уж тем более открыто в этом признаться. Думаю, таким образом мать мстила всем мужчинам, когда-либо ее недооценившим: учителю английского, который унижал ее в старших классах школы, отцу, отказавшемуся от нее, и мужу, поднимавшему на нее руку.

Когда у нее не было никого на примете, она торчала в казино, останавливалась около игровых столов и ждала своего шанса. Иногда мать одевала меня в лучший наряд – синий бархат, розовая тафта, колючие желтые кружева (это платье она купила на распродаже со скидкой) – и водила меня во всякие сверкающие мишурой дворцы, где она занималась своим делом. Она оставляла меня в ресторане казино с какой-нибудь толстенной книжкой и чеком на десять долларов. Официантки баловали меня орешками с барной стойки и шипучими апельсиновыми напитками, а в это время моя мать совершала обход территории. Если вечер был спокойный, мать брала меня с собой и показывала, как незаметно вытащить бумажник из кармана пиджака или кошелек из дамской сумочки, висящей на спинке стула. При этом она еще давала мне маленькие советы: «Оттопыренный карман лучше открытой сумочки. У мужчин самолюбие равно размеру бумажника, а женщины считают наличность слишком громоздкой». Или: «Не торопись. Всегда жди шанса, но ничего не делай, пока не просчитаешь на три хода вперед».

«Не такие уж большие деньги, – шептала она, проворно пересчитывая купюры в туалете казино. – Но их хватит, чтобы оплатить кредит за машину. Неплохо же, правда?»

Когда я была маленькая, это казалось мне нормальным. Такая вот была у мамы работа. Родители других детей мыли полы, счищали камень с чужих зубов или сидели в офисах и что-то печатали на клавиатуре компьютера. А моя мать ходила в казино и крала деньги у незнакомых людей. И честно говоря, они занималась тем же самым, что делали хозяева этих казино. Ну, по крайней мере, она мне так говорила. «В мире есть два вида людей: те, которые ждут, что все к ним придет само, и те, которые сами берут, что хотят. – Она крепко обнимала меня, и ее накладные ресницы задевали мою щеку, и от ее кожи пахло медом. – А у меня ждать времени нет».

Моим миром была моя мама, а ее тело было единственным домом, который я знала. Она была единственным местом, которое было для меня родным в мире, где все прочее непрерывно менялось, где «подружками» были девочки, от которых ты уезжала и которые превращались в имена на открытках. Я не виню мать – не виню и теперь – за мое жалкое детство. Мы так часто переезжали не потому, что она старалась быть хорошей матерью, а потому, что она старалась