Красивейшая история всех времен - [19]

— Ах ты, сука, — рявкнул он.

Подошел к лежащей девушке и пнул ее ногой в лицо.

— Выходит, ты здесь укрылась? Думаешь, что выиграла? — заговорил он на языке, которым никто не пользовался уже тысячу лет. — Думаешь, раз круг достался тебе, и раз ты сплела другой рассказ, то нарушила заклятие?

Он помахал пистолетом у нее перед лицом.

— Новые времена, новая магия, милая моя. Уверяю тебя, что над илистым прудом они еще раз перебьют один другого в бою, а наша королева очутится в лагере для беженцев, где ей придется собственной задницей зарабатывать себе на кусок хлеба. Нет, не умирай еще, — он склонился ниже, говоря все скорее, по мере того, как сознание уходило из ее глаз. — Быть может, они и идут туда сейчас, чтобы помириться, как тебе хотелось, но ты сама как думаешь? Бросятся ли они друг другу в объятия, когда один из них падет, — тут он снизил голос, — от случайной пули? Ты проиграла, снова проиграла, и я хочу, чтобы, умирая, ты об этом знала. До следующего раза, ведьма.

* * *

Он вскочил в оружейную комнату, сейчас пустую, и бросился к стойке с оснащением. Винтовка Драгунова была его любимым оружием, простая и безотказная. После этого он начал подбирать и другое снаряжение: жилет, несколько гранат, шлем, боеприпасы, фляжка с водой, несколько пакетов с пищевыми рационами. Сюда он уже не вернется, придется пробираться к американцам. Быть может, попадет в какой–то лагерь, но это было мало вероятно. Хорошему механику нечего беспокоиться о пропитании. Какие бы не стояли времена, какие бы не правили обычаи.

А когда круг замкнется, когда прольется кровь, а сила, рожденная рассказом и жертвой, наполнит его жилы… Он коснулся седой щетины, поглядел на ладони, на которых появились первые печеночные пятна. Все это исчезнет, снова ему будет лет двадцать–тридцать. До следующего раза…

Он почувствовал чье–то дыхание на шее, худая рука охватила его в поясе.

Она прильнула к нему всем телом.

— Мирддин Эмрис, — выкашляла она имя, оплевывая его капельками крови. — Мерлин, Мариан. Изменник, пытавшийся захватить все могущество для самого себя.

Грохот крови в ушах на мгновение отобрать способность мыслить. Он же попал ей прямо в сердце, умерла у меня на глазах. Она же читала его мысли:

— И на глазах тех детей. Но, милый мой, тебе же известно мое прозвище. Воды всегда были моим союзником, — наперла она животом на его поясницу. — Даже если то всего лишь плодовые воды. Тебе следует целиться значительно ниже.

Он понял.

— Чего ты хочешь?

— Покоя… смерти… ты же знаешь… Не хочу я раз за разом воскресать, заклятой в кругу чужой истории. Сколько раз это уже было? Сколько раз ты наново сплетал ту историю, чтобы змея укусила свой собственный хвост. Король, королева, юный наследник; вассал, позволивший себе слишком многое… Любовь, ненависть, верность, измена. Раз за разом… Столько мест, столько времен… Столько людей.

Она говорила все тише, пока наконец не замолчала, практически повиснув у него на спине. Его правая рука начала красться к кобуре. Бросил взгляд на живот, на котором лежала ее рука, и застыл.

— Да, — услышал он улыбку в ее голосе. — Вот тебе дилемма. Если не выйдешь отсюда в течение нескольких минут, они получат свой шанс, и, возможно, история пойдет другим путем. А у тебя нет достаточно силы, чтобы попытаться заплести ее еще раз.

Она стиснула пальцы на кожухе гранаты, так что побелели косточки. Чека висела на кольце, надвинутом на большой палец будто мрачное, черное обручальное кольцо.

— Это твоя вина, — сказал он быстро, чтобы дать ей шанса на отчаянный шаг. — Тогда, над озером, в последний день старого мира, ты должна была поддержать меня, а не бросаться в бой.

— Чтобы что, милый? Чтобы полубог и богиня вместе владели остатками старого, противясь новому? Но наша сила слабела, помнишь? Могущество, заколдованное в людской вере, в рассказе, в истории… Были времена… времена, когда наши истории слушали десятки тысяч человек, собравшихся возле каменных кругов, и глаза их пылали в темноте словно фонари. Благодаря их вере, мы творили чудеса и удивляли всех летающими замками, бронированными драконами, рассекающими скалы мечами и котелками, всегда наполненными едой. Могущество веры… ничего нет сильнее под звездами. И что тебе со всего этого осталось? Четверо малышей, поверивших в сказки…

— Ты могла поддержать меня, тогда, над озером, когда вся та банда глупцов набросилась друг на друга, — быстро начал он, не отрывая взгляда от ее ладони. Пальцы, прижимающие рукоять к корпусу гранаты, дрожали. — Могущество котла и могущество озера могли удержать безумие.

— Ну да. Котел. Ты желал его иметь более всего. Власть над смертью, вечная жизнь. Ты этого желал, более всего. Для того ты и подсунул Артуру идею поисков. Сам бы ты людей за ним не послал, потому что на голове у тебя были саксонцы.

— Но это твоя вина, — прошипел он.

— Моя? Почему же? Потому что я тебе воспротивилась? Могущество котла против могущества священного озера. И родился вихрь, который поглощал все и вся. Но это ты придал ему направление… Сколь долго цикл повторяется, сколь долго змея кусает собственный хвост, столь долго ты и я существуем, правда? Помнишь последнюю битву? Когда ты стоял над берегом озера… держа в руках окровавленный королевский меч? Когда вся твоя мечта о спасении старого мира, о том, чтобы сделаться его богом, легла в развалинах, что ты сделал? То было твое желание, мой милый…