Красивая жизнь - [7]
− Что случилось?
− Вот от этого и появляются машины.
От левой стороны животика до спины тянулся двенадцатидюймовый горизонтальный шрам, он пролегал между бедром и ребрами. Шрам уже сморщился и приобрел лиловый цвет, его наполовину зашили черными хирургическими нитками. Мне на ум сразу пришел римейк «Мухи», с Джеффом Голдблюмом, когда у него на спине начали расти мерзкие волоски.
Но это произошло не в кино, и даже не в Беверли-Хиллз. Это уродство точно сделали не для красоты. Оно выглядело как жестокое надругательство. И Карен явно хотела, чтобы я увидел его.
− Что ты имеешь ввиду?
− Я продала почку.
− А?
− Я продала одну из своих почек. Не смотри на меня так, в Индии вообще все так делают.
− Не понимаю. Как ты могла продать почку?
− Ну их же две.
− Я имею ввиду…кто их вообще покупает?
− Доктор.
− Доктор?
− Да, доктор.
Ночной клиент, он лечил шлюх на дому. Она часто его навещала в последние несколько месяцев.
− Ты продала почку понарошку? Это что, какое-то экстремальное садо-мазо, да?
− Так и знала, что ты прикалываться будешь.
− Господи, у тебя есть хоть крупица самоуважения?
− Просто заткнись, блядь, ладно? Это мое тело и моя почка. И пизда тоже моя. Я не могла сказать «нет» тридцати тысячам баксов.
Я на мгновение застыл, не мог ничего сказать. С одной стороны, продавать свои органы было настоящим безумием, но с другой стороны нет. Только не в Лос-Анджелесе. И не для такой как Карен. Тридцать тысяч долларов, в конце концов, немалые деньги.
− И зачем ему почка? Я имею ввиду, что он с ней делать будет?
− Не знаю, отдаст в больницу, наверное. Какая разница? Курить хочешь?
Она полезла в карман куртки, я заметил у нее на руке золотой браслет, которого раньше не видел. На нем было много филигранной работы, он выглядел как антиквариат.
− Боже, какой красивый.
− Это поздравительная открытка>17 от Дока.
− Очень мило.
Карен устало вздохнула.
− Так курить хочешь или нет?
У Карен не было своей стеклянной трубки с набитой в середину металлической мочалкой для посуды. Такую легко везде таскать в кармане, как документы. Но когда снимаешья, с ней легко попасться. Карен делала собственное устройство.
Заполненный на три четверти стакан воды, обтягивался фольгой, которая крепилась с помощью канцелярской резинки. Затем с одной стороны круга делали иглой несколько отверстий, а с другой небольшой разрез в пол дюйма. На фольгу сыпали сигаретный пепел и кусочек крэка-кокаина. Поджигали этот маленький сексуальный вулкан зажигалкой и чистый белый дым бил прямо в голову.
Когда Карен больше не могла задерживать дыхание, она протянула его мне. Я снова наполнил его пеплом и поджог. Прохладный дымок проникал внутрь, мой рот онемел, легкие готовы были взорваться. Выдыхаешь совсем чуть-чуть, и опять засасываешь в себя крэк. Слегка текут слюни. Держишь, держишь… А затем медленно и спокойно выдыхаешь. В этот момент ты морщишься, зажмуриваешь глаза. А потом все вокруг исчезает. И только ты паришь в совершенно умиротворяющей пустоте. Лучше, чем вкусная еда, лучше, чем любовь. Наступает легкая тошнота. Из всех ощущений в мире, крэк для тебя лучше всех.
Удовольствие длится максимум десять минут. Вот и все. Ты падаешь на землю и видишь, что ничего не изменилось. Кишки крутит, челюсти сжимаются, страх нарастает со скоростью несущегося галопом коня. Не самое лучшее состояние, особенно когда тебе недавно удалили почку.
Мы какое-то время не разговаривали, нам слишком сильно дало в голову. Вместо этого мы принялись скакать по комнате. Вставали, садились, снова вставали. Включали-выключали телевизор. Пили алкоголь, что стоял в холодильнике. Несли всякую чушь.
Потом был бурный секс, и несколько минут отходняка от воздействия кокаина. Я повалил Карен животом на стол и вошел в нее сзади, мы оба рычали как звери. От ее задницы пахло дерьмом. Когда мы закончили, то не стали друг к другу ближе.
Карен без юбки и трусов легла на кровать. Сама ее поза демонстрировала равнодушие, она еще раз напомнила мне, как мало я для нее значил. Весь ее вид кричал, что ей теперь наплевать, как я к ней отношусь. В моем присутствии не стоит даже пытаться хорошо выглядеть.
Когда я заговорил, у меня руки тряслись от злости, но через тридцать секунд я разозлился еще сильнее.
− Эта машина первое, что ты мне дала.
− Знаю.
− Компенсация за потраченное время?
Она скатилась с кровати и натянула трусы.
− Это благодарность тебе, Джек. И прощальный жест. Я ухожу.
− Что?
− Мы расстаемся. Сейчас у меня есть деньги, и я могу уехать. Такая жизнь не нужна нам обоим.
− Не верю.
− Я люблю тусить, накуриваться. Мне нравится трахаться за деньги. Это и правда так. А ты живешь в этом дебильном мире телезвезд. Мы не подходим друг другу.
Мир вокруг меня перевернулся. Я вдруг увидел всю комнату плоской и размытой, она стала похожа на фото в высоком разрешении, которое слишком сильно увеличено, чтобы разглядеть в нем что-нибудь. Я застыл на месте, я сразу вспомнил всю глупость, что совершил в последний год.
Я спас Карен от передоза, предоставил жилище, кормил и одевал. Она гуляла весь год, я каждую ночь просыпался, когда она приходила и шла в душ. Я держался, думал, что в один прекрасный день все закончится, и мы будем жить вместе до конца своих дней.
Стивен пытается вырваться из ада однообразного существования, из-под гнета материнского давления и обрести киношное семейное счастье. Перед его глазами предстает конвейер уничтожения на мясокомбинате, превратившийся для рабочих убойного цеха в почти религиозный культ убийства и сексуальных извращений. И вот результат: тело матери разделано на части, мертвая собака гниет на крыше, подружка со вспоротым животом в коме, вырезанный из чрева плод приставлен к стене, а тонны одержимой смертоносной говядины носятся по подземным туннелям в поисках человеческих жертв.