Краповые рабы - [16]

Бабаджана Ашуровича наполняла гордость за своих людей и радость по поводу своего скорого освобождения. Но дело слегка подпортил один из бомжей. Самый «дохлый» из всех, с большой родинкой под левым глазом. Как Бабаджан Ашурович вспомнил, его фамилия Бородин, а другие бомжи зовут его Бородино.

– А я знаю эту шапку… – сказал вдруг Бородино, подойдя к сержанту. – По-моему, она. Здесь такую носить никто не будет. Это шапка принадлежала Барзулавову из банды нашего эмира. Он с ней не расставался и даже спал в ней, когда было холодно. Странно, как эта шапка в скалы попала…

Эмир при необходимости мог бы убить этого «дохлого» бомжа одним ударом. И это желание возникло при первых его словах.

– А что здесь странного? – удивился другой бомж, которого коллеги звали, кажется, Егорычем. – Значит, десять бандитов, которых мы потеряли в ущелье, удалились по каким-то своим грязным делам еще до начала боя, а потом подойти не рискнули, в штаны с перепугу нагадили. И сейчас они где-то в скалах сидят, нас рассматривают и думают, как на нас напасть, чтобы своего урода вытащить. И его предупреждают, чтобы готов был.

Бомж посмотрел на Бабаджана Ашуровича своими мутными глазами.

А у второго бомжа голос сипел так, словно его каждую ночь кто-то придушить пытался. Зря, решил Дагиров, не придушили, а только горло повредили.

Бомж взял шапку, нашел в ней дырки и проткнул обе длинным пальцем.

– Извини, Бабаджан Ашурович, но ни хрена у твоих парней не получится. Как только они приблизятся, я тебя пристрелю, – пообещал бомж.

– За что? – с усмешкой в глазах, но без страха спросил Дагиров. – За то, что я тебя однажды одеколоном угостил? Пожалел, твои страждущие глаза увидев…

– За то, что ты всегда один и тот же анекдот рассказываешь. Для любого порядочного человека этого уже достаточно, чтобы тебя грохнуть.

Эмир ухмыльнулся, наблюдая, как самый изможденный из бомжей – с родинкой под глазом, натягивает на себя трофейную шапку. Дыры от пули бомжа не смутили. Все равно теплее, чем с непокрытой головой.

– Рассказать? – спросил эмир старшего сержанта спецназа ГРУ.

– Обойдусь. Оставь для своих людей, которых скоро поймаем. Они, может быть, согласятся тебя послушать. А мне ты уже без анекдота надоел.

– Кто поймает? – спросил эмир, надменно улыбаясь. – Не доросли еще…

Его надменность, свойственная всем представителям кавказских народов, сильно раздражала Родиона. Так сильно, что кулак начинал сжиматься сам собой. Но он сдержался.

– Не переживай. Это вопрос не твоей компетенции. Найдется кому поймать. Но тебя они выручить не смогут. Думаешь, раз оставили тебе знак, значит, вопрос решен? Напрасно надеешься. Решен пока только твой вопрос. Ты уже приговорен. Что бы с нами ни случилось, живым мы тебя не отдадим. Двинулись дальше. Не стоим, чтоб не замерзнуть.

– Если я приговорен, зачем идти?

– Чтобы я тебе вторую половину задницы не прострелил… – объяснил старший сержант и равнодушно зевнул, показывая, что для него сделать это – ничего не стоит. И уважения он к эмиру не испытывает.

Эмир понял и поморщился, но, видимо, не от слов Семисилова, а от своего собственного богатого воображения, которое позволило ему представить ситуацию, при которой он становится обладателем двух симметричных пулевых ранений. От этого заныло уже полученное ранение, и он, приволакивая ногу, пошел вперед. Хромал при этом явно непроизвольно.

– Василий! – позвал Семисилов младшего сержанта, идущего ведущим. – Держись равноудаленно от скал справа и слева. И – внимательность повышенная.

– Понял, – ведущий сразу принял чуть правее, чтобы маршрут пролегал ближе к горному массиву Красный. Группа двигалась за ним.

Глава третья

Тем временем старший лейтенант Самоцветов, имея в своем распоряжении всего семнадцать солдат, без сомнения отправился с ними в погоню, даже не зная количества охранников при уводимых в Грузию рабах, но предполагая, что эта охрана может состоять из десяти бандитов и нескольких сванов. Однако в любом случае количество охраны не имело решающего значения. Будь противников хоть в два раза больше, чем спецназовцев, командир взвода, лучше других зная уровень подготовленности солдат своего взвода, считал бы составы равными по силам. Будь охранников в три раза больше, Самоцветов все равно атаковал бы их в надежде на то, что и сами пленники окажут ему помощь.

Но мысли старшего лейтенанта во время погони были о другом. Он прекрасно понимал, что такое государственная граница, и видел большую разницу между государственной и административной границами. И думал о том, как ему себя вести, если он не успеет догнать преследуемых до того, как они уйдут на территорию Грузии. Там, за границей, профиль гор точно такой же, как на российской территории. То есть пограничники грузинской стороны не будут иметь возможности подойти к ущелью ни справа, ни слева. Хорошо это или плохо, Борис Анатольевич не мог решить. С одной стороны, если бы грузинские пограничники охраняли границу, они могли бы пресечь такой массовый переход автоматным огнем и помочь спецназу догнать беглецов. С другой – идущие с группой сваны могли быть и с пограничниками связаны и даже могли договориться с ними о поддержке и отсечении огнем возможных преследователей. Хотя ломать голову над тем, что могло бы быть, если бы – Борис Анатольевич тоже привычки не имел. Ему и без того было о чем поразмыслить. Самоцветов смутно помнил, что в военной доктрине России есть упоминание о том, что Россия считает возможным нанесение превентивных ударов по территории сопредельных государств, если в районе границы видит для себя реальную опасность. Относились ли эти слова к ситуации, в которую попал старший лейтенант со своим взводом? Конечно, преследование и пресечение захвата пленников и увода их в рабство никак нельзя считать превентивным ударом. Но в понятие безопасности страны, вне всякого сомнения, входит в первую очередь безопасность ее граждан. А граждане России – это в том числе и те три солдата, которых сейчас уводят за границу, это и те бомжи, которых отправляют туда же. Имеет ли при этом право старший лейтенант спецназа ГРУ нарушить государственную границу и вести преследование уже на территории сопредельного государства?