Крах тирана - [44]

В городах караван останавливался на площадях, где живую добычу уже поджидали купцы и перекупщики. Хозяева каравана привычно принимались за дело, назначая цену и яростно торгуясь за каждую невольницу.

Для начала предлагались совсем маленькие девочки, которым не было и десяти лет. Опытные купцы умели разглядеть в них будущую красоту, но предпочитали все ощупать собственными руками. Осматривали девочек, как скот, проверяли зубы, мяли в руках косы, определяли цвет глаз и нежность кожи, заставляли сделать несколько шагов, вслушивались в их голос… Купцы старались не прогадать.

Тех, кто не был продан за хорошую цену, скупали по дешевке владельцы особых заведений, где маленьких невольниц учили разным профессиям, потребным в гаремах. Из таких рабынь делали певиц, музыкантш, прислужниц в банях – хамамах или просто горничных. Если будущие одалиски не превращались со временем в красавиц, их продавали в соответствии с их умениями, и это все равно многократно превышало расходы хозяев на покупку и обучение невольниц.

За невольниц постарше купцы торговались особенно упорно. Хозяева невольниц предпочитали поручать такие сделки ловким посредникам. Те выводили девушек на возвышение посреди рынка и выкрикивали цену, а затем принимались восхвалять прелести невольниц в самых соблазнительных выражениях. В ход шли сравнения с луной и солнцем, дыхание их объявлялось сладостно-благоуханным, глаза затмевали сияние звезд, безукоризненный стан спорил с кипарисами. Заканчивали посредники чудом из чудес и пределами блистающей красоты.

Торговля шла бойко, цены росли, пока не оставалось соперничающих покупателей. Тому, кто давал самую большую цену, посредник говорил:

– Получай свою красавицу! Да будет она для тебя удачей.

Писцы тут же составляли купчую, которую подписывали совершившие сделку и два свидетеля. Затем новый хозяин вдевал в ухо рыдающей невольницы серьгу с жемчужиной и своим клеймом и уводил ее с рынка.

И несчастные девушки, еще недавно певшие звонкие песни в родных домах и мечтавшие о красавцах-джигитах, становились собственностью алчных купцов, думавших лишь о том, как перепродать их еще дороже.

Эти душераздирающие сцены повторялись почти каждый день, и каждый раз сердце Фирузы сжималось от страха, что вот-вот настанет и ее черед.

К ней уже не раз приценивались, предлагали хорошие деньги, но грамота Ибрагим-хана ее защищала. Тогда купцы предлагали за нее столько, что Фирузе не раз казалось: золото вот-вот окажется сильнее грамоты наместника.

Не желая отступать, купцы о чем-то шептались, спорили, пробовали сговориться с разбойниками, чтобы те напали на караван и отбили невольницу, которая пришлась им по вкусу. Но стража была сильна, и никто не решился нарушить волю Ибрагим-хана.

Караван двигался в глубь Персии, постепенно уменьшаясь, пока не осталась одна арба, в которой везли Фирузу и еще одну девушку из Шемахи. Гюльнара – так звали шемахинку – все время молчала и только однажды вечером, когда арба поднималась на крутой перевал, вдруг разговорилась. Она поведала, как ночные разбойники, промышлявшие этим ремеслом, украли ее прямо из дома, убив отца и мать. Гюльнару пытались украсть и раньше, но тогда ее спасли братья. В этот раз они были среди восставших, и ее некому было защитить, кроме старых родителей.

Фируза хотела тоже раскрыть ей душу, рассказав о своих несчастьях, но вдруг услышала:

– Прощай, сестра!

Гюльнара сделала то, что давно задумала. Дождавшись, когда арба сравняется с краем пропасти, она распахнула полог навеса и бросилась вниз.

Стража пыталась ей помешать, но было уже поздно. Несчастная исчезла в непроглядной бездне. Осознав, что произошло, Фируза решила последовать ее примеру, но ее тут же схватили и крепко привязали к арбе, а место Гюльнары занял перепуганный стражник с обнаженной саблей.

– Только попробуй, – пригрозил он девушке.

– Убей меня! – крикнула ему Фируза, пытаясь освободиться от пут.

– Эта негодница навлекла на нас гнев падишаха! – ответил стражник. – Пожалей хоть ты наши головы!

Арбу теперь окружало плотное кольцо конных стражников, освещавших путь факелами.

Когда они прибыли в Мешхед, где располагалась ставка Надир-шаха, Фирузу отвезли в шахский гарем и передали грозному евнуху Лала-баши.

Тот придирчиво оглядел невольницу, благосклонно улыбнулся, велел дать ей отдохнуть и привести в надлежащий вид, который подчеркнул бы необычайную прелесть девушки.

В серале Фирузу встретили наложницы из разных стран. Каждая из них представляла собой образец тамошней красоты. Точеные фигуры, сверкающие глаза, жемчужные зубы, изящные руки, роскошные волосы, ко всему этому – изумительные украшения, которые наложницы меняли по нескольку раз в день. У каждой наложницы была своя история, не все чувствовали себя несчастными. Но Фируза знала, что никогда не станет одной из таких – смирившихся со свой участью. Не станет, чего бы ей это ни стоило.

Гарем шаха походил на дворец, где всего было вдоволь и даже с избытком. Но Фируза не желала этой роскоши, не желала милости владыки. В ее сердце был лишь Муса-Гаджи, а перед глазами – погибшая мать.

Когда Надир-шах увидел ее в саду, сердце его учащенно забилось. Из своих походов он привозил много невольниц, но эта была какой-то особенной. Узнав ее историю, Надир решил не торопить события. Он надеялся, что эта горянка сама откроет ему сердце, когда время излечит ее душевные раны. В ее покорности он видел залог окончательного покорения Кавказа, который беспрерывно восставал против его владычества, отдаляя главную цель шаха – владычество над всем миром.