Крах СССР - [152]

Т. Авалиани, бывший в 1989 г. председателем стачкома Кузбасса, рассказывает, как экономисты из СО АН СССР срывали соглашение, достигнутое между комиссией Верховного Совета СССР и забастовщиками, Шахтеры требовали прибавки к зарплате в виде коэффициента и удовлетворялись его величиной 1,3. Т. Авалиани пишет: «Рассматривая пункты соглашения, мы столкнулись с тем, что во многих случаях нет расчетов, а пункты об экономической самостоятельности и региональном хозрасчете вообще носят декларативный характер… Я попросил первого секретаря обкома КПСС А.Г, Мельникова вызвать к утру доктора экономических наук Фридмана Юрия Абрамовича и его шефа Гранберга Александра Григорьевича — директора института экономики СО АН СССР из Новосибирска с обоснованиями данных прожектов, по которым они выступали в областной прессе уже более года. Оба явились утром 18 июля, но на мою просьбу дать текст, что они предлагают для включения в правительственные документы, дружно ответили, что у них ничего нет…

Вдруг появилось предложение: поясной коэффициент шахтерам Поднять с 1,25 до 1,6! Все разом заговорили, а автора нет! Но коэффициент 1,6 был ранее проработан СО АН СССР и, видимо, подкинут моим товарищам А. Гранбергом. Вдруг кто-то подкинул предложение записать в протокол «предоставить экономическую свободу всем цехам и участкам заводов и шахт». И опять пошла буза» [1].

Ну хоть бы сейчас инженеры и экономисты, которые редактировали требования шахтеров, изложили, для урока молодежи, тогдашнюю логику своих рассуждений. В тех требованиях была выражена «твердая убежденность в необходимости смены государственного руководства, а может быть, и всей общественно-политической системы». Инженеры, руководившие забастовками, не считают себя провокаторами, гордятся собой— и все говорят о тяжелейших социальных последствиях, к которым привели их собственные действия.

Другой подход к тезису о том, что советская экономика невыгодна для трудящихся, усиливает его нравственной проблемой: в «административно-командной системе» бюрократия превратилась в класс, который фактически владеет средствами производства. Раз так, то, согласно политэкономическим законам (особенно трудовой теории стоимости), этот класс эксплуатирует наемных работников, изымая созданную ими прибавочную стоимость. Значит, в советском обществе царит социальное неравенство, тем более подлое, что класс эксплуататоров маскирует свою сущность фикцией общенародной собственности.

Эта идея была сформулирована — К. Марксом в отношении любого государства, а затем развита Л. Троцким в его теории перманентной революции уже в ходе его борьбы с советским государством, в котором, по его мнению, произошел «сталинский термидор». Иными словами, выходило, что и в СССР рабочие вынуждены и даже обязаны вести революционную борьбу против государства, которым овладел класс бюрократии. В рамках этого представления был создан и образ «номенклатуры» как элиты эксплуататорского класса, что-то вроде крупной буржуазии при капитализме. И главный источник страданий советского человека — отчуждение от собственности и власти; и то и другое узурпировано номенклатурой. На эту тему в эмиграции и в среде еврокоммунистов есть масса литературы. В СССР ее изучали в кружках, что-то упрощали для «распространения знаний».

С приходом к власти М. Горбачева этот поток хлынул как «политграмота». Один демократически настроенный гуманитарий с удивлением писал в 1992 г.: «Начиная с горбачевского призыва строить социализм «с человеческим лицом» «отчуждение» стало входить в отечественный лексикон борьбы за лучшую советскую жизнь. Громом среди ясного неба прозвучали возгласы покончить с отчуждением, порожденным казарменным, тоталитарно-бюрократическим социализмом… Появились статьи, брошюрки, в которых с усердием, с обилием цитат разъяснялось, что бюрократия— враг народа, а разгадка ее тайны— в отчуждении власти от простых людей, от народа, что общественная собственность— ничейная, собственность без хозяина, т. е. не принадлежит народу. Были и научные дискуссии, и постоянные семинары, даже провели конкурс на лучшую работу по проблеме отчуждения, а победители получили премии. Короче, колесо попало в наезженную колею— интеллектуалы засучили рукава, философы — в первую очередь.

Оказывается, десятилетиями мы копили деформации и вот столкнулись лицом к лицу с отчуждением, когда, как оказалось, созданное усилиями поколений общественное здание вовсе не «наш» дом, а тюрьма, задавившая инициативу, творчество, семью, нацию, гражданскую жизнь, наконец, свободу человека. Обязательно нужно преодолеть отчуждение— перестроить здание, избавить его от последствий дегуманизации, деперсонализации. Многое нужно преодолеть — отчуждение людей от труда, от продукта труда, от власти, от управления, от культуры, духовности, друг от друга» [102].

В своем программном докладе о перестройке академик Т.И. Заславская заявила: «Главное социальное отношение советского общества на протяжении десятилетий заключалось в экономической эксплуатации и политическом подавлении трудящихся партийно-государственной номенклатурой. Возникшее в начале 30-х годов и резко углубившееся к 80-м социальное противостояние этих классов носило и носит антагонистический характер» [63].