Крах - [8]

Ничего. Там не слышно.

Кавасаки сидит молча, потупившись.

Что с тобой, а?

Кавасаки (поднимает голову). Да, я оказался в трудном положении.

Тоёдзи. Не падай духом.

Кавасаки. Писал-то я совсем с другой целью, вот в чем дело… Когда узнал, что журнал попал в забастовочный комитет, сразу подумал – добра не жди. И как быстро всем все стало известно!

Тоёдзи (смеется). Хороший урок нашей матери.

Кавасаки. Я задумал написать эту повесть после одной из бесед с тобой. Кое-что в ней и в самом деле правда, но все остальное – мой личный вымысел…

Тоёдзи. Однако реальная жизнь еще более причудлива, чем твоя повесть.

Кавасаки. Неужели?

Тоёдзи. У тебя герой выкупает красивую молоденькую гейшу-ученицу, строит на горячих источниках гостиницу, заставляет гейшу называть его «папенькой» – все это точь-в-точь как в жизни. А вот как и почему он принял в ней такое участие – это похлеще, чем в твоей повести.

Кавасаки. Неужели?

Тоёдзи. А знаешь, ведь это я первый отыскал эту девушку.

Харуко. Опять он за свое…

Тоёдзи. Папаша как увидел ее – сразу раскис. И неудивительно. Ведь она как две капли воды похожа на ту провинциальную гейшу, в которую он был когда-то влюблен.

Кавасаки (смеется). Любопытно…

Харуко. Да, он мастер придумывать всякие небылицы.

Тоёдзи. Молчи и слушай. Сейчас узнаешь самое главное. Девушка эта родная дочь той самой гейши, старинной любовницы отца… Ну, как?

Кавасаки. Ну и дела!

Тоёдзи. Оттого я и говорю, что в жизни больше чудес, чем в книгах. Так вот, узнав, что она дочка той гейши, отец совсем потерял голову. Сразу же выкупил девушку, потом взял на содержание и ее мать, бывшую свою подружку, уже старуху, построил для них гостиницу на горячих источниках. Гостиница, правда, не бог весть какая, но все же… В общем, с такими подробностями твоя повесть была бы, пожалуй, еще более интересной.

Кавасаки. Неужели все это правда?

Тоёдзи. Правда. Потому я и говорю, что вся эта ваша литература никуда не годится. А еще рассуждаете: реализм, правда жизни… (Смеется.) Ну ладно, оставим это. Давай еще по стаканчику. (Наливает Кавасаки виски.)

Кавасаки. Я не могу больше.

Тоёдзи. Да ты ничего не пьешь… А ведь сегодня мы отмечаем начало твоей новой жизни.

Кавасаки. Я много выпил. Даже голова кружится.

Харуко. Пусть не пьет, раз не хочет. Зачем, заставлять насильно?

Тоёдзи. А ты, я смотрю, неплохой парень. Вот уж не ожидал, что у тебя хватит храбрости раздувать конфликт в отцовской фирме. Я, когда услыхал об этом, прямо в восторг пришел.

Кавасаки. Ну уж…

Тоёдзи. С твоей стороны это геройский поступок!

Кавасаки. Нет, мое участие носит лишь формальный характер. Личная жизнь и общественная работа должны находиться в полной гармонии, а так, механически… все выходит не так, как нужно. (Обхватив голову руками, отходит к окну.)

Тоёдзи (смеется). Все эти теории ни к чему… Я, к примеру, любое дело довожу до конца… Вот, например, влюбился в чужую жену – а ведь у нее даже ребенок есть – и завладел. Здорово, правда?

Харуко. Что значит – завладел? Слушать противно.

Тоёдзи. То и значит, что завладел. (Смеясь, целует Харуко.)

Кавасаки. Тоё-сан, завтра я уезжаю. Раз так случилось, я ни дня больше не могу оставаться в этом доме.

Тоёдзи. Что ж, сказано – сделано… Значит, ты прямо в Токио?

Кавасаки. Да. Решено. Поселимся в рабочем квартале, со мной вместе еще несколько человек, там и будем собираться… Сэцуко не поедет, такая жизнь слишком тяжела для нее, значит, на какое-то время нам придется расстаться. Но разводиться мы пока не думаем. Пусть поживет у матери, а там видно будет… Я, собственно, и приехал сюда, чтобы решить все эти вопросы… Боюсь только, как бы не подвел характер, я быстро поддаюсь чужому влиянию. Сказали мне: «Представь, какое важное значение имеет забастовка для движения во всем районе» – и я очертя голову влез в это дело. А о том, к чему это приведет лично меня или Сэцуко, вовсе не подумал.

Тоёдзи. Хватит оправдываться.

Кавасаки. А я и не оправдываюсь. Какой теперь в этом смысл?

Тоёдзи. Напиши еще одну, более интересную повесть. У меня есть для тебя отличный материал: собственная скандальная история.

Харуко (смеется). Ну нет, это не годится.

Тоёдзи. Годится. Разве не интересно прочитать о похождениях шалопая, сыночка буржуа?

Харуко. Оставь свои: шутки. Давай лучше подумаем, что сейчас делать.

Тоёдзи (зевая). Сэцуко!

Сэцуко поднимает голову.

О чем там отец секретничал?

Сэцуко. Так, пустяки.

Тоёдзи. Пустяки? Сейчас я скажу, что это за пустяки. Он хочет выудить у матери деньги. Угадал? В самую точку, верно?

Кавасаки. Неужели?

Тоёдзи. Однако, похоже, он ничего не добился. Судя по его виду в конце беседы. Верно?

Сэцуко. У мамы просто нет таких денег.

Тоёдзи. Ну, еще бы…

Сэцуко. Конечно, нет. Все свои сбережения она истратила на нас. В частности, ты сам, Тоё, тоже немало у нее вытянул. Всем вам мама только для этого и нужна. Тоёдзи. А для чего же еще?

Сэцуко отходит к окну.

Впрочем, жаль ее, очень жаль. Вышла замуж совсем молоденькой, отец все время был занят делами, редко появлялся дома. Единственным ее утешением стало ходить в церковь да копить деньги. Под разными предлогами выпрашивала у отца на расходы и большую часть с удивительным упорством откладывала. Экономила даже на питании. Ведь нас с детства не кормили как следует.