Крах - [18]
О-Маки. Громкие слова!
Сэцуко (враждебно смотрит на мать). Что ты, мама?… Выходит, ты всегда его ненавидела!
О-Маки. Ну что ты выдумываешь…
Сэцуко (плача). А я так верила тебе, мама… Защищала тебя… И ему только что сказала…
О-Маки. Скоро ты все поймешь.
Сэцуко, обхватив голову руками, рыдая, ходит по комнате.
(Подходит к Сэцуко, кладет руку ей на плечо.) Сэцу-тян!
Сэцуко сбрасывает ее руку и идет в другую сторону. О-Маки идет за ней. Сэцуко убегает.
Комната погружена в сумрак.
Действие пятое
Курортное местечко неподалеку от города Н. Весна следующего года. Справа, чуть в глубине, флигель гостиницы. Слева – живая изгородь; за нею на небольшом возвышении – смотровая площадка. Справа – лестница, ведущая на галерею главного корпуса. Галерея тянется по тыльной стороне флигеля, мимо смотровой площадки и дальше – вниз, в глубину левой части сцены. От смотровой площадки к авансцене ведут пологие каменные ступеньки. Рядом с ними – вход: плетенная из прутьев калитка, ведущая в сад перед флигелем.
Утренняя дымка смешалась с паром от горячих источников. Во флигеле по лестнице справа спускается заспанный Кэнскэ, с ним – Кадзуо, еще более похудевший. Его европейский костюм забрызган грязью, кое-где даже порван.
Кэнскэ (включает свет). Что с вами случилось?
Кадзуо. Прости, что разбудил.
Кэнскэ. Ничего, просто я испугался. Не сразу узнал вас…
Кадзуо. Этого я и боялся, потому никак не решался войти. Но болтаться здесь в такой ранний час тоже не годится, можно вызвать подозрения…
Кэнскэ. Надо бы вам переодеться… (Открывает шкаф, достает теплое кимоно и пояс.)
Кадзуо. Спасибо. (Снимает костюм и разглядывает пятна грязи.)
Кэнскэ. Ого, вырван клок… На вас кто-нибудь напал?
Кадзуо. Да нет…
Кэнскэ. Вы прямо из Исиномаки?
Кадзуо. Нет, из Сэндая.
Кэнскэ. Как из Сэндая?! Вы там ночевали?
Кадзуо. Какое там… Всю ночь болтался по улицам. Уж и не помню где.
Кэнскэ. Вы?… Чудеса, да и только!
Кадзуо (надевает кимоно и в изнеможении садится, скрестив ноги). Ах, самому стыдно… Кажется, я довольно долго бродил возле железнодорожного переезда на Седьмой улице. Бывают моменты, когда хочется свести счеты с жизнью.
Кэнскэ (изумленно). Что это вы?… Ничего не понимаю. Что, собственно, произошло?
Кадзуо. Я такое натворил… (Озирается по сторонам.)
Кэнскэ. Здесь никого нет. Эта комната всегда пустует в ожидании хозяина, так было заведено еще при вашем отце… Да, так что же вы натворили? Надеюсь, никого не убили?
Кадзуо. Растратил казенные деньги.
Кэнскэ. Ч-что?!..
Кадзуо. Растратил казенные деньги. Я же сказал.
Кэнскэ. Сколько?
Кадзуо. Ни много ни мало пять тысяч иен.
Пауза.
Кэнскэ (смеется). Не пугайте меня. Вы, кажется, не любитель шутить.
Кадзуо. Шутить?
Кэнскэ. И притом – зло шутить. Разве можно истратить пять тысяч за один вечер?
Кадзуо. Не за вечер. Я тратил их постепенно.
Кэнскэ. И вчера это обнаружилось?
Кадзуо. Да… Директор пока, кажется, ничего не заметил, а вот помощник его, который принял у меня дела, человек сообразительный… В общем, они расставили мне ловушку, и я попался.
Кэнскэ, ошеломленный, молчит.
Сейчас постараюсь объяснить. Ты ведь знаешь, я отказался от должности помощника директора и стал рядовым служащим, ведал выдачей ссуд… Но и после этого я по-прежнему пользовался популярностью у клиентов. За это мои коллеги на меня злились, все меня сторонились… И тут я совершил непоправимую глупость. Пользуясь доверием клиентов, я сам, без ведома директора, практически решал все вопросы, связанные со сделками и контрактами. Это-то и погубило меня…
Кэнскэ. Вы хотите сказать, что вас спровоцировали растратить деньги…
Кадзуо. Совершенно верно. Так нелепо попался… Совсем сдали нервы. Если не выпью, не могу уснуть. Дома, конечно, не пил. После работы уезжал прямо в Сэндай. Странное дело, но при таком образе жизни работается прекрасно…
Кэнскэ. И давно это с вами?
Кадзуо. Примерно с год.
Кэнскэ. С год… Значит, когда я в прошлом году встретил вас в Сэндае…
Кадзуо. Да-да, я был тогда изрядно не в себе.
Кэнскэ. Вот как? Да, что-то такое припоминаю… Нет, мне все еще кажется, что вы шутите.
Кадзуо. Вот-вот… Я и среди наших служащих слыл честным, добропорядочным, отличным работником, словом, наидостойнейшим человеком. Когда я был помощником директора, я частенько собирал подчиненных и читал им нравоучения. Я пользовался доверием – еще бы, истинный христианин, не пьет, не курит, человек добродетельный. Даже после банкротства отца ко мне относились сочувственно, потому что мы не нанесли банку никакого ущерба. Теперь все насмарку. Все кончено. Пощады ждать нечего. При мысли о том, какой позор меня ждет… (Закрывает лицо руками.)
Кэнскэ молча смотрит на Кадзуо. Свет гаснет. Видневшиеся в отдалении огни тоже все разом гаснут.
Кэнскэ. О, кажется, уже рассвело… (Встает, подходит к окну, открывает ставни.) Вы ведь совсем не спали. Может, соснете немного?
Кадзуо. Нет, я не смогу. (Отсутствующим взглядом смотрит в сад.)
Кэнскэ. Хорошо бы все же дать отдых нервам.
Кадзуо (садится рядом с Кэнскэ). Послушай, может, ты выручишь меня? Мне больше не к кому обратиться.
Кэнскэ. Я тронут вашим доверием. Сделаю все, что в моих силах, но… Вряд ли дело получит огласку, раз речь идет всего о пяти тысячах иен…