Козара - [35]

Таким образом солдаты майора Дитера меньше чем за два часа взяли Приедор.

Он уже обдумывал рапорт, который пошлет начальству, однако успех его не возбуждал, и он не хотел видеть в нем перст провидения или особую благосклонность судьбы. Победил, ну и что из того? Раньше это могло бы вскружить ему голову, по теперь он был далек от суетности и честолюбия. Он даже не захотел отпраздновать победу вместе со своими товарищами, как это обычно делал прежде. Единственно, что ему действительно хотелось, это помыться, потому что, как только он вышел из машины, он буквально окунулся в пыль.

Откуда в городе столько пыли? — спрашивал он себя, подписывая приказ о поливке улиц: с этого часа всем гражданам вменялось в обязанность трижды в день поливать участок улицы перед их домами. Это было его первым распоряжением. Затем он сообразил, что после боя в городе осталось много трупов, которые никто не убирает и которые на жаре быстро начнут разлагаться и распространять зловоние. Он приказал собрать и зарыть всех погибших. По приблизительным подсчетам, было убито более двухсот партизан и их сторонников. Были жертвы и среди немцев и усташей. Он распорядился по возможности опознать их, чтобы захоронить отдельно от партизан. Дел в городе оказалось немало: прежде всего следовало немедленно выловить коммунистов, которые укрывались в домах и по огородам. Они, безусловно, вооружены пистолетами, гранатами, а может быть, даже винтовками и пулеметами и в любую минуту могут открыть огонь. После того как с ними будет покончено (а это не так-то легко), Дитер, наконец, сможет послать рапорт о полной победе, отдохнуть, помыться и отоспаться, а затем как можно скорее взяться за палитру, к которой его неудержимо влекло.

Тем временем пришли известия о схватке у Пискавицы: танкисты встретились там со значительными партизанскими силами, которые, атаковав усташей и домобранов в районе Кнежевича Гая, пытались прорваться на Козару с юга через шоссе. Завязался бой, партизанам удалось разоружить более тысячи усташей и домобранов. Но когда, собрав захваченное оружие и гоня пленных, партизаны направились в сторону шоссе, отделяющего эти села от Козары, их точно громом поразило. Навстречу им шли немецкие танки: они появились неожиданно, сплошной стеной ползли по нивам, полям и лугам. Началась жестокая расправа. Партизаны пытались уйти, так как не могли сражаться с танками и падали. Раненые стонали и звали на помощь, но тут же погибали под гусеницами танков или сами пускали себе пулю в лоб. Завидев танки, усташи и домобраны, уже готовые к капитуляции, снова схватили винтовки и пулеметы. Так партизаны оказались между двух огней: с одной стороны от шоссе на них двигались танки, с другой — уже побежденные ими, но снова взявшиеся за оружие усташи и домобраны. Это было не сражение, а резня: на поле боя осталось более сотни трупов.

Наконец майор Дитер выкупался. Он сделал это в доме одного из местных служащих, занятом им под штаб. Чисто выбритый, в бодром расположении духа, он уже представлял себе, как завтра рано утром, пока еще все спят, он возьмется за полотно, начатое еще в Баварии.

На следующий день он так и сделал, однако поработать как следует ему не удалось. Приходили подчиненные, солдаты, спрашивали о чем-то, сообщали новости. Трещал телефон; позвонил и генерал Шталь, выяснял подробности, о которых Дитер в письменном рапорте, по вполне понятным соображениям, умолчал. Словом, в оккупированном городе, где столько солдат, беспорядка и пыли, было даже дышать трудно, а не то что писать картины.

Еще два дня пролетели в непрерывной суете. К картине он не притронулся…

На пятые сутки, после бессонной ночи, проведенной за изучением положения на фронте, он, к своему великому сожалению, должен был опять сняться с места и двинуться в направлении Дубицы, Еловаца и Кнежицы, куда партизаны стянули мощные силы и где полки немцев, усташей и домобранов под общим командованием генерала Боровского вели ожесточенные бои.

Там, видимо, положение было весьма серьезным, так как в Приедор непрерывно прибывали автомашины, грузовики и телеги, заполненные ранеными. Дитер то и дело встречал их и на Дубицком шоссе. Это было ужасное зрелище: сложенные один на другого, все в бинтах и повязках, раненые стонали, молили о помощи, плакали. От езды по разбитой дороге им становилось хуже, боль усиливалась, и страдание отражалось на их лицах — бледных, судорожно перекошенных.

К счастью, колонна раненых кончилась, и Дитер начал рассматривать местность, по которой проезжал впервые в жизни. Шоссе круто поднималось вверх. С правой стороны над разбросанными по склонам домиками, которые то и дело белели среди нив, засеянных пшеницей, ячменем, кукурузой или клевером, громоздился горный массив, окутанный голубоватым туманом и кое-где озаренный солнцем. Козара. Майор Дитер смотрел на рощи, темневшие по холмам. Он не раз еще из Приедора смотрел на Козару — черную, насупившуюся, обвитую туманом. Возвышаясь над санской долиной, она напоминала спящего великана. Мрачным чудовищем представлялась она ему и теперь. Там, в этих лесах, окутанных синей дымкой, скрываются зажатые в кольцо партизаны.