Козара - [145]

— Что это происходит, Лазар, брат?

— Пропадает Югославия… Предали нас генералы, трусы проклятые… Предал нас король…

— Что теперь будет с несчастным народом, Лазар, брат?

— Будем обороняться, братья, пока живы.

Лазеканя, ратник, откуда у тебя оружие?

Люди, неужто это Лазар Бабич? На нем военная форма, на плече карабин, к карабину штык примкнут, на поясе гранаты и здоровенный нож. Средь бела дня идет впереди всех на восстание, Лешляны брать. Похоже, что он вождь восстания. Если так — худо будет усташам. Если он командир, черные дни ждут турецкую погань…

Лазар, командир, товарищ, дружище… Отвори уста, промолви слово… Подыми веки, разомкни ресницы, погляди на нас… Собралась вокруг тебя вся рота, и нет человека, который бы не проронил слезу… Не умирай, командир, не умирай, дружище…

— Дядя, дядя, — зовет малый. — Это я, дядя, посмотри. Это я, дядя, — малый не прячет слезу и ослабевшим голосом тщетно кличет сраженного командира, лежащего на окровавленных носилках.

— Умирает, — тихо роняет кто-то.

— Умирает, — подтверждает Баялица.

— Дядя, дядя, — пытается малый вырвать ответ из замерших уст.

— Умер, господи помилуй…

— Дядя, дядя…

— Небритый умираю… — проговорил дядя и скончался.

Скончался командир Лазар Бабич на руках своих товарищей, на руках малого, Баялицы, Лепосавы. Умер, не побрившись…

— Понесем его в село и похороним, — сказал Баялица.

Вокруг плакали и утирали слезы. Кто-то застонал. Кто-то разрыдался.

Это был малый. Это была Лепосава.

Его понесли в село на окровавленном полотнище. Дубы смотрели на него, небо грустило над ним, а он лежал на руках своих товарищей, недвижный и немой. Его несли на маленькое кладбище на вершине холма.

Принесли на кладбище, выкопали яму среди папоротников, под старым дубом. Выкопали ему могилу под столетним дубом и опустили в нее гроб с мертвым телом, обернутым в белую простыню. Длинным и широким был гроб, в котором лежало мертвое тело Лазара Бабича; с трудом уставили его в могилу, мелкую и тесную, с торчащими обрубками корней, со щебнем, мелким песком и источающими млечно-белый сок корешками на дне, со стенками из желтой глины.

Комиссар сказал речь. Прогремел залп. Малый заплакал, а Лепосава запричитала. Лепосава запричитала, точно оплакивая сына или брата (она кричала так горестно и громко, что голос ее разносился по всему селу). Когда гроб был опущен в могилу и по нему забубнили комья земли, заплакали и мужчины: брат Джюрадж, взводный Миич, взводный Савич, комиссар Баялица…

Когда засыпали могилу, заметили рядом с нею обтесанный камень, выделявшийся среди крестов. Это был памятник-великан. Надпись, выбитая на камне и заросшая мхом, гласила, что тут лежит Бошко Бабич, дед Лазара, отец Новака, о котором на надгробии написано:

ЕГО СВЕТЛОСТЬ ВСЕМИЛОСТИВЫЙ ГОСУДАРЬ

И КНЯЗЬ НАШ МИЛАН М. ОБРЕНОВИЧ

И ВЕРХОВНЫЙ КОМАНДУЮЩИЙ АРМИЕЙ

БЛАГОВОЛИЛ ВЫСОЧАЙШИМ ПРИКАЗОМ СВОИМ

ДАРОВАТЬ ВАМ СЕРЕБРЯНУЮ МЕДАЛЬ

ЗА ХРАБРОСТЬ И ОТЛИЧИЕ

В ВОЙНЕ С ТУРКАМИ 1876 ГОДА

(21.1 — 1877 в Белграде).

Некоторые теперь только впервые узнали, кто был этот Бошко Бабич, дед Лазара: что он родился в 1831, а умер в 1901 году, что он был в повстанческом отряде на Чорковаче вместе с королем Петром, прозванным Петром Мрконичем, во время восстания против турок в 1875 году; что он был даже командиром отряда и большим другом-приятелем хайдука Пеции Поповича, а также Остои Янятовича по прозвищу Корманош, Илии Шевича, священника Самойла Остоича и Голуба Бабича из Черного Ручья и особо отличился в бою под Бужимом, где турки были разбиты и обращены в бегство.

Лазар, Лазо, Лазарчина…

Теперь мы знаем, чья в тебе кровь и от какого ты корня; все разглядывали огромный камень, разбирали надпись, заросшую мхом, и восхищались теми, у кого с давних времен учились храбрости, стойкости и ратному делу.

Обровняв насыпанный над могилой маленький холмик, они ушли, а у подножья толстого ствола остались две могилы, облитые багряным светом заходящего солнца. Остались две могилы под столетним дубом, два редута плечом к плечу, два знамени под широким небом.

Они уходили и думали о том, как на эти могилы веками будут лить дожди и падать снег, как над ними будут завывать ветры, звери в бурные ночи будут рычанием отгонять друг друга, а птицы перекликаться и пересвистываться. Они уходили, оборачиваясь, останавливаясь и вздыхая, прятали слезы, шмыгая носом, а два холмика под дубом погружались в тень и исчезали во мраке, сливаясь с кустами, стволами, корягами, под черным небом без звезд и луны. Они ушли, а в темноте, под огромным небосводом, остались две могилы, слившиеся воедино с холмом, с листвой, плетями и корнями растений, — еще два доказательства того, что нет большой разницы между теми, кто истлевает в земле, и теми, кто шагает под солнцем.

33

Едет Шоша на вороном коне, а за ним войско под рдяными знаменами; за ним роты и батальоны, воскресшие из пепла и разгрома; они не погибли, а подымаются и растут. Йосип Мажар едет на вороном коне по подкозарским пригоркам, ведет за собой войско, а позади гора, повитая туманами, как мать, провожающая сына в бой.

Едет Шоша на вороном коне…

Вспоминает тот миг, когда, укрывшись в земле, услышал голоса и шаги. Они приблизились к поленнице, под которой он был спрятан. Галдели. Ему казалось, что он слышит собак, а не людей. С ними и правда были собаки. Слышался лай, тявканье, рычание, скулеж, но издалека. К счастью, лай удалялся, собаки прошли стороной, а он затаился под землей, держа револьвер у виска.