Ковчег Могущества - [13]

Глава 4

Вечерняя молитва завершилась. Аменхотеп вернулся в свой паланкин в весьма подавленном настроении: его по-прежнему не покидало чувство нарастающей неприязни по отношению к Верховному жрецу.

Тот же, по обыкновению, был спокоен и уверен в себе. Ранеб вот уже почти тридцать лет занимал пост Верховного жреца Инебу-Хеджа, получив его ещё двадцатилетним юношей благодаря незаурядному уму и способностям к прорицанию. Тутмос IV безгранично доверял Ранебу, но незадолго до своей кончины понял, что опрометчиво наделил жрецов слишком уж большой властью. Ибо те, воспользовавшись своим привилегированным положением, стали всё чаще вмешиваться в государственные дела и присоединять к своим вотчинам-храмам всё больше казенных земель. В итоге в храмах таких крупнейших городов, как Инебу-Хедж, Ону, Аварис, Хемену, Уасет и Абидос скопились несметные богатства. Собственно, именно тогда Тутмос IV и начал проявлять беспокойство, ведь, как известно, у кого богатство – у того и власть. Перед смертью он успел поделиться своими опасениями по этому поводу с преемником – сыном Аменхотепом, и теперь тот буквально кожей ощущал опасность, исходившую от Ранеба.

Аменхотеп задернул прозрачный полог паланкина и погрузился в тягостные размышления. Мысли нещадно путались в голове божественного отпрыска, но он всё более склонялся к принятию решения о подписании указа, ограничивающего власть жрецов, а также о взимании с храмов дополнительных податей в пользу государственной казны. Дело оставалось за малым: поддержат ли его сановники? А вдруг побоятся вступить в конфликт с могущественными жрецами? Аменхотеп тяжело вздохнул: ответов на эти вопросы он пока не знал…

* * *

Тея, перед тем как расположиться в паланкине, отыскала глазами старшего сына – тот оживленно беседовал о чём-то с Камосом. По выражению лиц молодых людей царица догадалась, о чём именно, и мысленно улыбнулась.

Камос изъявил желание отправить жену Сепати домой вместе с отцом и матерью, благо те искренне благоволили к молодой невестке[30]. Правда, Мемес на всякий случай поинтересовался причиной такого решения сына, но тот от прямого ответа ловко ускользнул. Зато Таусер, как женщина проницательная, сразу догадалась, куда именно собирается Камос: от материнского внимания не ускользнули его многозначительные переглядывания с юным эрпатором. Благоразумно решив не вмешиваться в дела мужчин, Таусер поспешила увлечь Сепати в свой просторный паланкин. Мемес же, как и положено преданному сановнику, весь путь до храма Хепри-Ра-Атума прошагал пешком, не отходя от паланкина фараона, и теперь покорно ожидал возвращения во дворец.

Наконец процессия двинулась в обратный путь. Камос приблизился к паланкину Тутмоса, и тот жестом пригласил друга занять место подле него. Паланкин эрпатора оказался достаточно просторным даже для двоих: в нём можно было не только сидеть, но и возлежать на подушках. Что, собственно, молодые люди и сделали.

Вооруженные до зубов телохранители-маджаи с блестящей, цвета бронзы кожей заняли свои места подле паланкина эрпатора, и четыре чернокожих носильщика привычным движением тотчас его подхватили.

* * *

Маджаи-телохранители прекрасно знали, где располагается заведение госпожи Рафии, поэтому, быстрым шагом миновав дорожку, выложенную красным гранитом, уверенно повернули к городу. Вскоре паланкин эрпатора проследовал мимо храма Птаха – покровителя Инебу-Хеджа. Камос выглянул из-за полога и, повернув голову вправо, отчетливо различил, несмотря даже на сгущающиеся сумерки, три небольшие статуи и плоские каменные алтари перед каждой из них.

На алтарях лежали щедрые подношения местных жителей: каждый старался в меру своих возможностей задобрить покровителя родного города. Птах почитался ещё и как покровитель ремесел и живописи. Именно поэтому возле храма, вплоть до захода солнца, всегда толпились ремесленники, молодые художники и начинающие зодчие. Ну и, конечно же, крестьяне, вымаливающие у Птаха успеха в деле, у Сехмет, его жены, – мира, а у Нефертума, их сына и бога растительности, – богатого урожая. Последнему приносили в дар в основном чаши, наполненные водой с плавающими по её поверхности белыми лотосами.

Паланкин эрпатора проследовал в город. Дорога теперь шла по широкой улице, где за высокими каменными оградами прятались – в тени тамариндов, пальм, акаций и смоковниц – дома зажиточных горожан.

Последнюю часть пути Тутмос и Камос хранили молчание, думая каждый о своём. Когда же за пологом паланкина показался дом, принадлежавший второму советнику, Камос тяжело вздохнул и сказал с печалью в голосе:

– Счастливчик! Второй советник имеет возможность хотя бы изредка насладиться тишиной своего поместья…

Тутмос удивился:

– Тебе не нравится жить во дворце? Мне казалось, что ваша семья занимает самые лучшие покои!..

– О, да! – легко согласился Камос. – Покои моего отца лучше покоев самого Хану! Хотя тот – главный чати фараона.

– Тогда отчего я слышу грусть в твоем голосе? – продолжал недоумевать Тутмос.

– Видишь ли, друг мой эрпатор, иногда очень хочется уединиться с женой не в дворцовых покоях, а в собственном доме.