Ковчег - [10]

— Что ты за демон?

На этот вопрос у меня нет ответа.

— Тебе нужно на юг. — Он плюет за борт, его подбородок дрожит от раздражения. — Значит, мы отправляемся на юг.

— Хочешь на запад, поворачивай, — отвечаю я. — Там я найду караван на юг.

Капитан фыркает:

— Ведьма, если мы повернем на запад, то уже к полудню будем кормить рыб. Будто сама не знаешь.

Из его слов я прихожу к заключению, что, если он попробует воспротивиться силе ветра, гонящего нас вперед, корабль просто развалится на части.

— Я еще не выкинул тебя за борт только по одной причине: я не знаю, на что ты способна, если разозлишься.

Секунду я раздумываю над его словами:

— Лучше тебе и не знать.

Я оставляю его возносить молитвы (или осыпать проклятиями) Бокатаро, а сама возвращаюсь к своему гнездышку между тюков. Солнце уже взошло и играет на морских волнах. Матросы повернулись ко мне широкими спинами. Странно осознавать, что мое присутствие наводит страх на крепких, сильных мужчин. Я представляю, что станет, если я к этому привыкну. Как же часто получалось наоборот.

В тот день никто со мной даже словом не обмолвился. Моряки по очереди следят за парусами. Я съедаю пару фиников и несколько ломтиков вяленого мяса. Хорошо, что я взяла с собой еду.

Когда приходит время красного, как короста, заката, капитан снова обращается ко мне. Его силуэт темнеет на фоне заходящего солнца. Капитан поглаживает больное колено.

— Думаю, мы прошли около ста миль.

— Это много?

В его голосе мешаются страх и удивление.

— Столько судно может пройти дней за пять. Ни ветерочка в нос. Дует только с севера. Никогда такого не видел.

Он сплевывает.

— Можешь не спрашивать, почему корабль еще не развалился. Я не знаю.

Я думаю о Боге Ноя и Сима и отвечаю:

— Я знаю почему.

— Ты-то знаешь. Кто бы сомневался, — говорит он и отворачивается.

Так продолжается семь дней.

* * *

Наконец мы высаживаемся на берег в сотнях лиг к югу от нашего первоначального места назначения. Матросам незнакомы эти земли. С одной стороны, они хотят разорвать меня на части, с другой стороны, им интересно, куда их занесло. Ветер стихает, и корабль плавно скользит вдоль золотистого песчаного берега, заросшего деревьями с густой листвой. Вдали виднеются холмы, покрытые лесом. За ними синеют горы. Вдоль берега каменными истуканами вытянулись цепью воины, они вздымают копья, на остриях что-то влажно поблескивает. Наверное, яд.

— Спаси нас, Бокатаро, — бормочет капитан.

Словно какая-то сила гонит нас к берегу. Капитан уже давно махнул рукой на управление кораблем.

— Твой народ? — спрашивает Ульм.

Не совсем. Воины худые как тростинки, в ушах кольца, а волосы украшены перьями цапли. Они чернокожие, их тела раскрашены красной и желтой глиной. Я узнаю боевые знаки южных племен — иногда наших союзников, иногда врагов.

Я даже не успеваю подумать, что делать, как вдруг предводитель воинов входит по колено в воду. (О его положении говорят браслеты из слоновой кости.) Он кричит громким чистым голосом:

— Акки акки акки!

Медленно стихает эхо. Мы в десяти локтях от берега. Если бы ветер дул в нужном направлении, нас могло бы отнести прочь, однако нас гонит к берегу. Если мы попытаемся уйти на веслах, нас утыкают копьями.

— Акки такки нигатти! — кричит воин.

Словно солнце вышло из-за туч. Тридцать лет я не говорила на языке отца, и неожиданно память пришла мне на выручку.

Я стараюсь правильно произносить слова:

— Меня зовут Бера.

Мне удается привлечь их внимание.

— Я ищу отца.

Военачальник смотрит на меня с подозрением:

— Кто он?

— Пра. Правитель земель, где сходятся реки.

Среди воинов заметно движение. Они переглядываются, кое-кто опускает копья.

— Мы знаем его, — слышу я в ответ. — Он вступил в союз с нашим племенем, связав себя узами брака. Почему мы должны поверить, что ты родня Пра?

— Отведите меня к нему. Он меня узнает.

«Надеюсь», — добавляю я про себя. Вслух бы такое сказала только дура.

— Скоро Пра встретится с предками, — говорит воин.

Значит, он болен. Я не испытываю печали, только озабоченность. Если он умрет раньше времени, мне будет сложнее справиться с задачей.

— Значит, тем более мне надо увидеться с ним поскорее. Я проделала длинный путь, и он не откажется от встречи со мной.

Воин морщит нос. Верхняя губа задирается, и в его зубах становится видна щель.

— Сыновья Пра и их жены ссорятся из-за его богатств и земель. Может, ты пришла, чтобы подлить масла в огонь?

— Мне не нужны ни богатства, ни земли. — Я показываю на озадаченных матросов за моей спиной: — Разве они похожи на армию?

Среди всеобщего хохота воин спрашивает:

— Чего же ты хочешь, Бера, дочь Пра?

Я почитаю за лучшее рассказать правду.

* * *

Когда он продал меня в семь лет как скотину, я его почти не знала. Я была третьей дочерью двадцатой жены человека, которого интересовали только сыновья — он отправлял их на войну. Поэтому сейчас, когда меня подводят к старику, лежащему в хижине вождя, я не испытываю ничего, кроме равнодушия. Передо мной всего лишь старое животное: седые волосы и желтые глаза, серая плоть, коричневые зубы. Козы, которых мне доводилось резать, значили для меня больше, чем этот человек.

Старуха, что прислуживает ему, нетерпеливо трясет меня за локоть, и я говорю: