Ковбои и индейцы - [30]

— Мое настоящее имя — Токио Космонавт, — сказал он, — но оно недостаточно эффектное, и я его сменил.

Клинт воспринял это неодобрительно, зато остальные были в восторге.

Эдди сказал, что с шестнадцати лет играл то в одной группе, то в другой, но больше не хочет заниматься такой ерундой. Пора заняться серьезной работой, а не быть на подпевках. Конечно, он приобрел достаточный опыт, когда играл с «Полис» в Слейне, и прочее такое.

— Батюшки, — присвистнул Брайан, — это же самая большая музыкальная тусовка в Ирландии, верно?

— В Европе, — уточнил Эдди. Конечно, его группа замыкала список, но они все равно получили прекрасные отзывы в прессе, и из музыкальных кулуаров даже просочились слухи, что их оценил сам Стинг.

Это на всех произвело впечатление. Вдобавок, похоже, им всем нравились одни и те же группы, так что Эдди раздал копии своей пробной записи, и они договорились встретиться на следующей неделе на джем-сешн — как сказал Брайан, посмотреть, что получится. Джинджер сказала, что все решения в группе надо принимать демократически, и хотя Клинт возразил, что искусство и демократия не очень-то гармонируют, Эдди ее поддержал. Брайана Эдди убедил, и в результате Клинт оказался в меньшинстве. Хочешь не хочешь, а придется ему быть демократичным. Потом заговорили о названии группы.

— «Жрицы меда», — сказал Эдди. — Так называлась моя старая группа. Название что надо. Люди его запоминают, понимаете? Должен предупредить: я буду настаивать на этом названии.

Остальные были не в восторге от его идеи, но предложений поступило только два: «Имельда Маркос и ее туфли», от Джинджер, и «Оливер Норт и его бумагорезка» от Брайана, так что партия «Жриц меда» в конце концов победила. По крайней мере, это название утвердили в качестве рабочего. А выбор названия, как известно, самый сложный момент в создании группы.

Некоторое время они болтали о вечеринках с ЛСД, все по очереди ставили выпивку. Пиво в «Де хемс» было крепкое, и веселье било ключом. Эдди смотрел на ребят: как они спорят, смеются, подкалывают друг друга и отстаивают мнения, совершенно противоречащие тому, что сами же говорили пять минут назад. Все нормально. Похоже, они поладят, хотя Брайан и ведет себя слишком тихо, особенно когда слово берет Джинджер. Эдди рассчитывал, что они притрутся друг к другу, немного погодя. Наверняка притрутся. Ребята правильные, а он лидер группы. Наконец-то наметился просвет. Колеса завертелись, это уж точно. Он осушил свой стакан и попросил у Брайана сигарету.

Как раз перед тем, как во второй раз подошел его черед заказывать выпивку, Эдди хлопнул себя по лбу и, громко чертыхнувшись, припомнил, что ему давно пора быть в совершенно другом месте. Он оставил «Жриц меда» в «Де хемс» — спорить о втором альбоме «Уотербойз» и о том, что на самом деле можно услышать, если прокрутить «Сержанта Пеппера» наоборот. На сердце у него было так легко и приятно, что он позволил себе роскошь доехать до дома на такси.

Этим вечером в Вене группа сумасшедших ливийских террористов захватила голландский самолет. Все были в ужасе. Все, кроме Эдди. Со вздохом удовлетворения он вырезал из заголовка «Ивнинг стандард» «HIJ» и «KLM» и очень аккуратно добавил их к буквам, уже наклеенным над кроватью.

Потом улегся на кровать и задумался. Дела определенно налаживались. Всего-то неделю-другую в Лондоне, а уже обзавелся женщиной и вот-вот создаст первую самостоятельную группу. Да, дела определенно шли на лад.

Именно это Эдди и называл «прогрессом».

Квартира у Джимми и Рут была из тех, о каких говорят: «Это что-то!» Располагалась она в просторной, заново отделанной мансарде мрачного викторианского дома, выходящего на старое еврейское кладбище в Голдерз-Грин. Гладкие лакированные полы, в крышу врезаны витражные окна. Мебель в квартире была черная, и Джимми сказал, что все куплено в «Шабитат»[17]. Ему пришлось растолковывать соль этой шутки Эдди, который был в городе новичком.

На черном кофейном столике в черных мисочках стояло хрустящее печенье, арахис и разные соленые штучки. Из черных стереодинамиков гремел саксофон Чарли Паркера. Рут чмокнула Эдди в обе щеки и повесила его кожаную куртку на черную вешалку.

— Угощайся, — сказала она и, вильнув задом, исчезла на кухне. На ней было черное платье в обтяжку, до того тесное, что, кажется, без мыла не натянешь.

В комнату вплыл Джимми в черном полотенце на бедрах, животик свешивался через край.

— Живей, Рут, — крикнул он, — все уже здесь! — Он взял банку с пивом и поздоровался с Эдди. — Ты всех здесь знаешь? Это Эдди Вираго, ребята, недавно из Дублина, а ныне один из великих мигрантов эпохи «Райанэр». Кстати, он безработный, так что не хвастайте перед ним вашим баснословным богатством.

Эдди посоветовал ему отвалить, дескать, лучше пошел бы и оделся.

Кроме Джимми и Рут, на вечеринке был и еще кое-кто из друзей по колледжу. Строго говоря, не совсем друзей. Просто Эдди знал их в лицо.

Парень со сросшимися бровями, по прозвищу Ползун (настоящего его имени не знал никто) и его подруга Фиона, работавшая в «отраслевой прессе» (она была помощником техреда в ежемесячнике «Мясная торговля»). Эдди смутно помнил этих двоих: они учились на факультете бизнеса. Одна из тех парочек, что на лекциях держатся за ручку и целуются в баре. Ползун торговал мешками для мусора на «северном направлении», как он выражался. Подружка Ползуна все время просила его рассказать какую-то ужасно смешную историю, приключившуюся с ним в Карлайле, но он явно был не в настроении.