Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля - [56]

Мы долго катались по Москве и разговаривали. Он сказал, что хочет написать письмо Михалкову о том, что он — хороший писатель.

— Зачем?

— Ты их ругаешь на всех перекрестках А они делают полезные дела.

Я сказал:

— Юра, не сходи с ума. Мы с тобой вдвоем тянем на одного Михалкова и можем ему противостоять, и можем многое делать. А если ты считаешь его хорошим писателем, а я плохим, всё, конец: нет ни тебя, ни меня. Остается один царь и бог и властитель, и нет на него управы. Послушай, ты же выше его в сто раз. Зачем тебе портить биографию михалковщиной.

Он объяснил, что у него были какие-то неприятности с правами, а Алексин ему помог. Я сказал:

— Юра, Алексин — секретарь Союза писателей много лет. У него машина, кабинет, большая зарплата и в год выходит шестнадцать книг. Он просто обязан заботиться о писателях. А ты за одну маленькую помощь готов его целовать.

Юра сказал:

— Знаешь, Эдик, я между вами как между молотом и наковальней. Хорошо, я письмо писать не буду. Но я и не буду участвовать в твоих соцбитвах.

Я спросил:

— Юра, а если меня сильно прижмут, ну совсем возьмут за горло, ты тогда включишься?

Он ответил:

— Тогда включусь.

Потом он сказал неожиданные слова:

— Ты знаешь, Алексин сказал, что если ты не перестанешь его доставать, он покончит жизнь самоубийством.

На что я тоже неожиданно ответил:

— Да хрен с ним. Когда я вижу в библиотеках километры книг Алексина, я понимаю, какой вред детям он приносит своей литературой. Так пусть кончает.

Дело в том, что у Алексина была мания преследования, что находило место в его книгах. (В настоящее время этот партийный чиновник, обласканный всеми властями, проживает в Израиле и рассказывает о гонениях, которым он подвергался в Союзе.)

Я подвожу итог. Нам с Юрой находиться вместе было тесно и конфликтно. Находиться порознь — скучно и неинтересно. Порой я был влюблен в него, порой я на него злился. Я думаю, у него было такое же отношение ко мне.

Был бы Юра сейчас жив, мы бы договорились.

Октябрь 2007 года

Николай Устинов. Задушевный товарищ

Высокий красивый парень, Юра Коваль был разносторонне одаренным, артистичным человеком. Я познакомился с Ковалем поющим, с гитарой в руках, на встрече нового, 1968 года в «Мурзилке». Правда, перед тем видел его озорную, с рисунками Юрия Молоканова книжку со сразу запоминающими стихами: «Не пью я вина, не курю я табак, Зато я имею пятнадцать собак». А тут он пел песню своего сочинения:

Ой, угнали нас, угнали, нас угнали далеко,

Где советские снаряды роют землю глубоко.

Роют землю да песок, дорывают до досок.

Стал я доски отрывать и нашел родную мать.

Вставай, мать, вставай, мать, будем горе горевать!

Будем горе горевать, сына в армию провожать.

Из тюремного окошечка вылазит атаман,

Финский ножик на припасе и заряженный наган,

Ой, наган семизарядный, в речку брошу я тебя!

Ты зачем осечки делал, когда резали меня?

Меня резали резаки, я на столике лежал,

Мой товарищ Женька Монин мою голову держал.

Задушевного товарища не стало у меня!

Как несчастная девчоночка, остался мальчик я!

Интересно, что у «задушевного товарища» имена могли быть и другие, по мере надобности, например: «Мой дружок Устинов Колька мою голову держал». Как он вдохновенно это исполнял! Левая рука так и скакала по грифу, локоть правой дубасил по корпусу, карие глаза выскакивали из орбит! Первую строчку каждого двустишья он поет дважды: сначала в одной тональности, потом ее же в более высокой, срываясь на крик, а потом бархатным голосом докладывает вторую строчку: «Ты зачем осечки делал, когда резали меня?»

Пускай нет логики и всякой там фабулы-морали, но социальная атмосфера сляпана потрясающе. Я запомнил ее с голоса Коваля и позволил себе привести ее целиком, потому что ни в одной книжке Коваля или про Коваля ее нет. И еще она мне послужила как бы воротами в Коваля. Это был застольный Коваль — талантливый, блистательный, шумный.

Прошло совсем немного времени, и для меня появился другой Коваль, Коваль «Васи Куролесова» и «Чистого Дора». Он был по-прежнему смешной, но гораздо глубже, лиричнее, серьезнее, это не пятнадцать собак иметь. Как у него восхитительно пахнет железнодорожное полотно, как задвигался и заиграл красками и звуками базар, а деревенские ребятишки какие. Про Коваля-писателя говорили и еще скажут лучше и компетентнее меня. Могу только выразить свой читательский восторг и сказать, что этот автор очень хорош для иллюстрирования.

Вероятно потому, что Юра постоянно варился в среде художников и сам был художником очень талантливым, чрезвычайно сильна изобразительная сторона его рассказов.

Впрочем, и звучащая, музыкальная сторона тоже в большом порядке. Его иллюстрировали прекрасные художники — Калиновский, Чижиков, Багин, Макавеева, Лосин. Я нарисовал несколько его книжек, но, к сожалению, нет среди них такой, какую Юра заслуживал. Ну, книжка-картинка «Весеннее небо» малость получше. Большой сборник «Кепка с карасями», по издательским условиям тоновой, черно-белый, получился тухлым: Коваля нужно рисовать крупно, цветно! Юра мне сказал: «Давай с тобой сделаем книжку-картинку о природе, только я ее нарисую, а ты напишешь!» Чудак Юрка! Это для него владение словом естественно, как дыхание, он и думал, что для других тоже…