Котельная номер семь - [2]

Но теперь он забеспокоился. Не за девицу, разумеется, а за себя. С тех пор, как он бросил пить, глюков с ним не случалось. Да и в то непростое время чудились ему отнюдь не образы прекрасных обнаженных девиц, а, как правило, желторожие селениты. И как отнестись к этим виденьям теперь? Что означают они? Предваряют возвращение к прошлому?

Может, просто показалось, успокаивал себя Павел. Растрепало какой-то нерв. Он перемигнул, и виденье исчезло. Но это не внесло успокоенья в ум. Уж лучше смириться с сумасшедшей девицей, чем вернуться в запой.

Мастер был крепенький мужичок лет сорока пяти. В коротком полушубке он и сам выглядел немного короче, чем, наверное, на самом деле был. Как его звали, Павел тут же забыл, но фамилию запомнил легко: Ятин. Руки его были густо исколоты. Пальцы — цифрами и перстнями. Кисти — компасом или розой ветров, восходящим над севером солнцем и чем-то еще. Сидел? Более чем вероятно. Интересно, за что?

— Ты мне, Борисов, систему не разморозь, — сказал Ятин. — Иначе знаешь, чем отличается твое будущее от моего прошлого?

— Чем? — поднял голову Павел.

— Да ничем.

— Были уже прецеденты?

— Прецеденты. Да ты знаешь, с кем работать приходится? Контингент! Тюрки! Неделю отработал — запил. Запил — взашей. Сам-то не пьешь? Если дома — дело твое. А если здесь — то есть много различных способов с тобой разобраться.

— Например?

— Примеров не будет. Заболел Примеров. Заболел и наверно помрет. Так что ты как-нибудь без примеров, уповая на совесть и богобоязнь.

— Не слишком ли много ответственности за такую зарплату?

— Ставка тебя не устраивает? По труду и честь.

— Такие ставки не стоят свеч, — сказал Павел.

— На эту ночь я тебе пришлю напарника. Постажирует тебя, пока обвыкнешь. Не оставлять же тебя, действительно, один на один с незнакомым оборудованием. Значит так: давление держать два очка. Температура тепла на подаче… Пока пусть будет семьдесят градусов. А там — в соответствии с внешней температурой. График на стеночке. Следи. Обещают на эту ночь похолодание.

Мастер поежился, а Павел вздрогнул. Вновь почудился, но теперь уже не на балконе жилого, а в оконном проеме выселенного дома силуэт той голой девицы.

Черт, черт, черт… Свят, свят, свят… Изыди, наваждение.

— Раз в смену чистишь котлы, — бубнил мастер. — Один в работе, другой — выгребаешь. Шлак тачкой вывозишь. Видишь кучу? Вот и вали на нее.

Рядом с кучей стоял покосившийся деревянный столб — анкерная опора электролинии 0,4 кВ. Со столба свешивались провода и уходили под крышу котельной. Как этот столб выстоял среди горячего шлака, объяснялось, очевидно, его везучестью. Вывозились и сваливались раскаленные угольные останки чуть ли не на него. Правда, столб этот был прикреплен к железобетонному пасынку, но торец деревянной составляющей опоры был над землей не выше, чем на метр. И вполне мог возгореться. Никакого же резервного электропитания котельной предусмотрено не было. На ком, если что, зависнет ответственность?

— За это с электриков спрос, — сказал мастер. — Ты себя, Борисов, блюди.

И тебя заодно, подумал Борисов. Не исключено, что за какую-нибудь халатность сидел.

Ветер взметал мелкую пыль. Взвивал облачка снега. Иногда закручивал их в спираль и уносил прочь, иногда тут же ронял рассеянно. Забирался под куртку, трогал под ней.

Внутрь входить, где было тепло, но значительно более грязно, механику не хотелось. Не хотелось портить себе настроение в предвкушении ужина и чистой постели. Павел был там днем и внутреннюю обстановку знал. И хоть было ему жутковато при мысли о том, что придется всю ночь оставаться здесь одному, да хотя б и с напарником, от мастера, тем не менее, избавиться не терпелось. Не любил он, когда зудят. К тому же подошвы его новых сапог оказались довольно тонки. Он начинал приплясывать.

Свыкнется — стерпится. Стерпится — слюбится. Тем более, что он здесь всего на сезон, заканчивающийся тридцатого апреля.

Сменяемый им Витяй имел китайский разрез глаз. А может, и впрямь был немного китаец. Он уже переоделся в чистое. Подошел к мастеру, демонстративно взглянув на часы:

— Так я пошел?

— Иди-иди, — проворчал мастер. — Тюрка.

— Там хватит минут на двадцать жару, — сказал сменный Витяй, обращаясь к Борисову. — Успеешь переодеться и чифирнуть. Потом подкинешь. В основном налегай на второй котел, я его почистил только что. А первый гаси потихоньку. Выгребешь — растапливай и загружай.

— Понял всё? — спросил по поводу вышесказанного Ятин.

— Первый — справа, второй — слева, — подсказал сменный. — Я там расписался в журнале, что смену сдал.

Павел кивнул.

— Есть душ, после можешь помыться, — договаривал свои наставления Ятин. — Уборная же, видишь сам, прямо перед тобой. — Справа от кучи шлака топорщилось дощатое строение. Ветром болтало хлипкую дверь. — Некоторые ухитряются на лопату гадить и потом выносить, другие прямо на уголь и в топку закидывают — заодно с твердым топливом. Так что способов испражнения множество. Выбирай любой, по настроению.

Ветер усиливался, но чувствовалось, что это были последние его всплески, перед тем как улечься совсем. Дверь уборной со все большей амплитудой раскачивалась. Павел подошел, прикрыл ее и набросил крючок.