Кот со многими хвостами - [86]

В результате Казалис быстро убедил себя, что убил обоих детей. Из-за этого страха наступил нервный срыв. Когда жена повезла его путешествовать, и он приехал в Вену — странное совпадение, не так ли, профессор? — срыв повторился. Казалис пришел к вам, вы обследовали его, подвергли психоанализу, лечили... и вылечили?

Когда старый психиатр заговорил, в его голосе послышались ворчливые нотки.

— Прошло слишком много лет, и с тех пор я ничего не знаю о его эмоциональных проблемах. Даже тогда возникали сложности в связи с менопаузой у его жены. Если в последние несколько лет он слишком надрывался, то сейчас... Часто в пожилом возрасте люди не могут защитить себя средствами невротических симптомов, и они переходят в психозы. Например, мы открыли, что параноидальная шизофрения — болезнь, как правило, пожилых людей. Тем не менее, я удивлен и обеспокоен. Не знаю, что вам ответить. Мне бы следовало повидать его.

— Казалис все еще испытывает чувство вины. Должен испытывать. Это единственное объяснение тому, что он сделал, профессор.

— Что он сделал? Вы имеете в виду убийство девяти человек?

— Нет.

— Он сделал что-то еще?

— Да.

— В добавление к девяти убийствам?

— За исключением девяти убийств, — ответил Эллери.

Зелигман постучал чашечкой трубки по подлокотнику кресла:

— Вы говорите загадками, mein Herr. Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что Казалис невиновен в преступлениях, за которые он завтра предстанет перед судом в Нью-Йорке.

— Невиновен?

— Я имею в виду, профессор Зелигман, что эти девять человек были убиты не Казалисом. Казалис не Кот и никогда им не был.

Глава 13

— Давайте-ка разоблачим судьбу, носящую фамилию Бауэр, — сказал Зелигман и громко позвал: — Эльза!

Фрау Бауэр появилась, точно джинн из бутылки.

— Эльза... — обратился к ней старик.

Но экономка прервала его, начав с легко переводимого «герр профессор» и перейдя на малоудобоваримый английский, дабы Эллери понял, что ее замечания предназначены и для его ушей.

— Вы иметь завтрак съеденным, когда уже ленч. Ленч вы не съесть. Теперь ваше время отдыхать. — Уперев кулаки в костлявые бедра, фрау Бауэр бросала вызов всему невенскому миру.

— Очень сожалею, профессор...

— О чем, мистер Квин? — Старик перешел на немецкий, обращаясь к фрау Бауэр: — Вы подслушивали под дверью. Вы оскорбили моего гостя. А теперь хотите лишить меня нескольких часов сознательной жизни. Неужели мне придется вас загипнотизировать?

Фрау Бауэр побледнела и испарилась.

— Это мое единственное оружие против нее, — усмехнулся Зелигман. — Я угрожаю загипнотизировать ее и отправить в советскую зону в качестве сексуальной игрушки для Москвы. С Эльзой это срабатывает, благодаря не ее высокой нравственности, а простому страху. Она скорее ляжет в постель с антихристом. Вы сказали, мистер Квин, что Казалис все-таки невиновен?

— Да.

Старик снова сел и улыбнулся.

— Вы пришли к этому выводу с помощью вашего неизвестного науке метода или же основываясь на факте, который может удовлетворить ваш суд?

— На факте, который может удовлетворить любого старше пяти лет, профессор Зелигман, — ответил Эллери. — Думаю, именно предельная простота сделала его незаметным. Простота, а также то, что убийств было слишком много и они происходили в течение длительного промежутка времени. К тому же в этом деле индивидуальность жертв имела тенденцию стушевываться с каждым новым преступлением, пока наконец они не стали выглядеть безликой кучей трупов. Подобная реакция возникает при взгляде на фотографии трупов в Бельзене, Бухенвальде, Освенциме и Майданеке. Никакой индивидуальности — только смерть.

— Но ваш факт, мистер Квин... — В голосе профессора звучало не только нетерпение.

Внезапно Эллери вспомнил, что единственная дочь Белы Зелигмана, бывшая замужем за польским евреем, погибла в Треблинке. Любовь конкретизирует смерть, подумал он.

— Ах да, факт. Это всего лишь вопрос азов физики, профессор. Вы говорили, что посещали в этом году конгресс в Цюрихе. Когда именно?

Седые брови приподнялись.

— Насколько я помню, в конце мая.

— Конгресс продолжался десять дней, а заключительное заседание окончилось в ночь с 3 на 4 июня. В ту ночь доктор Эдуард Казалис из Соединенных Штатов сделал доклад, озаглавленный «Охлофобия, никтофобия и понофобия», в зале заседаний перед большой аудиторией. Как сообщалось в цюрихском научном журнале, оратор, предшествовавший Казалису, датский ученый, превысил положенное время почти на два часа. Однако из уважения к доктору Казалису, который, согласно примечанию в журнале, посещал все заседания, ему позволили выступить с докладом. Казалис начал около полуночи и закончил в начале третьего. Официальное время закрытия конгресса — два часа двадцать четыре минуты утра 4 июня. — Эллери пожал плечами. — Разница во времени между Цюрихом и Нью-Йорком составляет шесть часов. Полночь 3 июня в Цюрихе, когда Казалис начал делать доклад, соответствовала шести часам вечера 3 июня в Нью-Йорке, а два часа ночи 4 июня в Цюрихе, когда Казалис заканчивал доклад, — восьми часам вечера 3 июня в Нью-Йорке. Даже если допустить, что Казалис выбежал из зала заседаний сразу же после закрытия конгресса или как только сошел с трибуны, закончив доклад, что он уже выписался из отеля и имел багаж наготове, что о его визе позаботились, что самолет был готов вылететь из цюрихского аэропорта в США, как только Казалис туда доберется (и что на этот специальный рейс у него был билет, невзирая на многословие доктора Нордвёсслера, необычный час и невозможность предвидеть задержку), что самолет летел в Нью-Йорк беспосадочно, что в аэропорту Нью-арк или Ла Гуардиа Казалиса ожидал полицейский эскорт на мотоциклах, позволивший его такси пробраться сквозь транспортные пробки с максимальной скоростью, — даже если допустить всю эту чепуху, герр профессор, в котором часу, по-вашему, Эдуард Казалис мог достигнуть центра Манхэттена? Назовите самое раннее время, какое только возможно.