Кот госпожи Брюховец - [4]

Гость столицы перевел взор на свой белоснежный костюм – скользнул взглядом по мягкой белой ткани брюк, по полам пиджака, по небрежно откинувшимся кончикам белого шарфа.

Никогда, никогда более не придется ему надеть этот чудесный наряд! Его молодой и счастливой жизни осталось не более суток. Господин Ханопулос был уверен, что если к вечеру не умрет от горя, то покончит счеты с жизнью ночью. Разве может он, самый красивый мужчина, самый умный и неотразимый, жить дальше с памятью о позорной сцене, которая разыгралась в поезде Симферополь – Петербург?

Прикрыв веки, он заново переживал недавнюю трагедию: купе поезда, приличного вида попутчики, худая томная дама, сидящая рядом с ним, закинув ногу на ногу. Она курила длинную папироску в мундштуке, картинно поводя перед ним острым локтем, пускала клубы ядовитого дыма, исподлобья бросала страстные мутные взоры. А когда они остались вдвоем, положила костлявые пальцы на его колено...

Господин Ханопулос содрогнулся. Он ненавидел плоских, жилистых дам! Его солнечной греческой душе не удалось справиться с охватившим его омерзением. Он стряхнул гадкую хищную руку с белой фланели брюк.

Гнусная тварь захохотала, откинулась на спинку дивана и злобно прошептала:

– Так я и знала. Импотент.

Ни одна, ни одна женщина, будь то пастушка или аристократка, не могла укорить его в мужской слабости или бессилии. Только нежные вздохи, слезы умиления и благодарности, когда он, утомив лаской избранницу, размыкал объятия. Но он привык к нормальным женщинам, которым Бог дал все женские прелести в необходимом объеме: упругие круглые бедра, выпуклые животы, высокую грудь. Страшилище, рожденное для анатомического театра, нанесло смертельный удар его мужскому достоинству. Он потерял самоуважение, честь, лицо. Жаль, что он не задушил ее собственными руками, – в купе вернулись попутчики...

Господин Ханопулос резко качнулся вперед –коляска остановилась. Расплатившись с извозчиком, оскорбленный красавец вошел в калитку кладбищенских ворот.

Он утратил интерес к делу, ради которого прибыл в северную столицу! Денег в могилу не возьмешь. В его сознании промелькнул образ старого отца, тот собирался передать сыну бизнес, приносящий хорошую прибыль. Отец бы понял его!

Господин Ханопулос осматривался, вдыхая влажные ароматы сирени и бузины, клонящих ветви над мраморными и гранитными обелисками, над высоченными склепами, над чугунными и деревянными крестами. Он твердо решил, пока есть время, купить место для захоронения собственных останков.

Да, да, очень скоро, сегодня вечером или завтра утром он переселится из этого бренного мира, где водятся ядовитые злобные фурии, нападающие в вагонах на порядочных людей, – на небеса, на собственное уютное облачко. Он будет там среди небожителей, среди обворожительных пышнотелых богинь, благосклонных к героям. Он, Эрос Ханопулос, потомок кормчего Менелая, великого Канопа, чей прах покоится в Египте, вблизи Александрии, разве он не достоин любви олимпийских красавиц?

Господин Ханопулос перекрестился, вздохнул и застыл как вкопанный. Из-за массивного надгробия черного мрамора слышались женские рыдания. Он ступил на еле приметную тропку, сделал два шага и остановился.

На свежей, усыпанной цветами могиле лейтенанта Митрошкина, Матвея Федоровича, распласталась безутешная женщина в черном. Сердце господина Ханопулоса сжалось – из-под подола черного платья выглядывала пухленькая ножка в ботиночке, аппетитно вздымающееся округлое бедро перетекало в полную талию; хорошо развитый бюст, даже заключенный в жесткую ткань лифа, приковывал к себе взор...

Он кашлянул. Женщина вскрикнула и повернула к нему заплаканное, прикрытое короткой черной вуалью, личико. Да, юная вдовушка была не только недурна собой, она была чрезвычайно мила, пухлые румяные щечки, яркий кукольный ротик, маленький носик. Застигнутая врасплох, она поспешно стала подниматься с могилы – галантный господин в белом поспешил поддержать ее – и смущенно опустила глаза.

Господину Ханопулосу страстно захотелось утешить несчастную вдову, рост которой оказался немногим больше ее размеров в ширину.

Она поднесла пухлую ладошку в ажурной черной перчатке ко лбу, разомкнула губки и покачнулась. Еще немного – и несчастная потеряла бы сознание.

– Позвольте вас проводить, сударыня, – участливо предложил господин Ханопулос.

Вдова потупилась, взмахнула длинными ресницами и робко пролепетала:

– Простите, сударь, мою слабость... Сейчас пройдет... Мне так неловко...

–Сударыня, вам необходима помощь.

Господин Ханопулос подхватил вдовушку под локоток, она покорно приняла его услуги. За кладбищенскими воротами он усадил ее в коляску и, спросив адрес, велел извозчику трогать.

Господин Ханопулос смотрел на молодую, убитую горем женщину с глубоким состраданием. В цветущем возрасте лишиться супруга! Лишиться любви и ласки! Быть обреченной на одиночество на холодных пуховиках! И так из ночи в ночь! Его волнение нарастало.

Он представился, и дама грациозно протянула ему пухлую ручку:

– Госпожа Митрошкина, Павлина Аверьяновна.

О волшебное имя! Господин Ханопулос вновь ощущал себя сильным мужчиной, способным осчастливить любую женщину. Он не заметил, как коляска доставила их к скромному дому на Коломенской улице.