Костяной капеллан - [6]

Он в бессильной ярости сплюнул на пол, затем потянул носом воздух и взглянул на свои сапоги.

– Ладно, – ответил он через миг. – Ладно, Томас.

Он всегда был таким, когда его приступы гнева отступали. Тихим, виноватым. Иногда, вот как сейчас, слезливым. Я видел, что он старается, как может, сдержать слёзы перед своим отрядом, и это с его стороны было весьма разумно. Тому же Биллу Бабе прилюдно развесить сопли, может, и сошло бы с рук, а вот Йохану – не думаю. По крайней мере, если только он собирается и дальше оставаться главным.

Я глянул на Сэма Простака, что сидел в полубессознательном состоянии у камина, – из сломанного носа сочилась струйка крови, один глаз совсем заплыл. Анна встала, протянула ему платок, чтобы утёрся, но в потасовку предпочла не вмешиваться. Если поразмыслить, Сэму ещё здорово повезло. Не его первого Йохан мог забить до смерти своими кулачищами. Такие уж были мы, Благи-Благочестивые.

Я принял решение в любом случае вернуться домой – вместе со своим отрядом и всеми, кого удалось собрать из остатков полка, вернуться и вновь добиться того, что мне принадлежит по праву. Ребята Йохана, я был уверен, пойдут за ним, а со временем станут моими ребятами. Мне они пригодятся. Тётушка Энейд заправляет семейным делом – это Йохану я так сказал. Хотелось бы мне, чтобы так оно и было, но биться об заклад я б не стал. По правде говоря, я бы и ломаного гроша на это не поставил, учитывая всё, что мы наблюдали вокруг с тех пор, как вернулись. Впрочем, так было только по сёлам. А что к этому времени творилось в городе, то одной Госпоже известно.

– Хорошо, – сказал я. – Вот и хорошо, Йохан. Ещё пивка-то выпей, чего ты? Здесь им хоть залейся.

Пива было хоть залейся, и это тоже было хорошо. Во всей стране, как уже писалось, свирепствовал голод, и земли к югу от этих мест были объедены почти до крошки. В этом же трактире, в этом захудалом местечковом трактире посреди захудалого ярмарочного городишки – в нём всё-таки нашлись и бочки с пивом в погребе, и жилистое мясо, и немного корнеплодов на кухне. Значит, мы движемся впереди основного войска, и за это воздал я хвалу Госпоже нашей.

Я снова сел, размышляя о нашем положении, покуда ребята вокруг меня надирались до беспамятства. Немного погодя пришла Анна Кровавая и вновь подсела ко мне, держа в каждой руке по кружке. Поставила на стол, молча со мною переглянулась. Анна была намного трезвее прочих, верно, даже вовсе не опьянела. По ней это было сложно понять. В моих глазах всё равно она оставалась моей правой рукой, даром что сэр Эланд воображал ею себя. Не то чтобы я знал, насколько можно полагаться на Анну, но сэру Эланду доверять вообще нельзя. О, Анне я бы доверил свою жизнь на поле битвы, это уж без сомнения. И так на самом деле не раз уже бывало, и я считал за честь звать её своим другом, но теперь, когда мы почти дома? Теперь мы, можно считать, уже вернулись, нас звало к себе семейное дело, а это совершенно другой расклад.

– Выпей, начальник, – сказала она, пододвинув одну из кружек ко мне. Я кивнул и отхлебнул чутка из благодарности, хотя по-настоящему и не хотелось.

– Заметила, как этот городок называется, Анна? – спросил я. Она пожала плечами.

– Да что-то там на «-форд». Грабельсфорд? Цапельсфорд? Вот навроде этого.

– Ничего странным здесь не показалось?

И снова она пожала плечами:

– Ярмарочный городишко. Они все как один.

Она была права; такие городки действительно все были как один. Сожжённые, опустошённые голодом, выкошенные чумой – все без исключения, какие нам ни встречались в нашем долгом и медленном походе домой. Все вплоть до этого.

– Этот не такой, – сказал я. – Этот не вымер.

– Недолго ему осталось, – ответила Анна. – Здесь три тысячи голодных ртов.

Надо признать, в её словах был резон. В такие уж времена мы жили. И пока дело обстояло именно так, мы могли воспользоваться этим по полной.

Глава третья

Наутро я проснулся, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки, – конечности не слушались, а башка трещала. Я выпрямился, сглотнул слюну, отдающую прокисшим пивом.

Большая часть отряда всё ещё лежала вповалку там же, где упала, – все, кроме Анны Кровавой. Она сидела у двери – обрезала ногти остриём кинжала и, очевидно, несла вахту часового. Она, Анна, была хорошим солдатом. Должен же быть в отряде хоть один хороший солдат!

– Утро доброе, начальник, – поприветствовала она.

Кивнув ей в ответ, я встал и направился на задний двор, чтобы справить нужду. Кухню, увидел я, обобрали подчистую, все шкафы и ящики были нараспашку, а всё съедобное из них уже выгребли. Умел-таки Котелок добывать провизию, тут надо отдать ему должное.

Я остановился на грязном дворике за трактиром, и моя струя слилась с утренней моросью. Было зябко, а всё вокруг как бы окрасилось цветом свежего дерьма. Может, городок этот пока ещё не вымер, но было видно, что осталось ему недолго, а прибытие нашего полка, несомненно, ускорит его кончину.

Возвёл я глаза к низко нависшему небу и прикинул, что время где-то час после рассвета. Подтянул и подпоясал портки, затем прислонился ненадолго к двери и задумался.

Вот мы уже в трёх, ну, может, четырёх дневных переходах от Эллинбурга. Уверен – в этом городке полк распадётся. Здесь повсюду земледельческие угодья, а ребята по большей части из сельских, и им не терпится вернуться к родным полям, жёнам, свиньям да овцам. Кому повезло, тем даже есть к чему возвращаться. Ну а мы с Йоханом выросли в городе, так же как Лука Жирный и Котелок. Взрослели мы вместе все четверо, вместе учились в школе. Эти двое знали, что у меня за дело, а Лука до войны нам в нём нет-нет да и подсоблял. Малый был он добрый и при необходимости очень изворотливый. Может, он и был жирен, но при этом силён, а уж дрался отменно. О, Госпожа, и умел же он драться!