Кости Авалона - [121]

И начал читать: Anwyl Sion…

Выражение моего лица вынудило Дадли вздохнуть.

— Ну, что там еще?

Я поднес письмо к его лицу. Мой батюшка, как вам известно, был кровным валлийцем. Как часто он говаривал мне о вящей пользе знания живого валлийского языка, с его устными, эпическими традициями, в сравнении с греческим и латынью…

— Хочешь сказать, что ты не говоришь на этом языке? — удивился Дадли.

— Бланш, видимо, полагает, что я говорю.

Anwyl Sion. Мой дорогой Джон. Это все, что я знал.

— Черт возьми, Джон, здесь наверняка кто-нибудь умеет прочитать это.

— Например, жалкий викаришка из церкви Бениния? — ответил я почти криком. — Не совсем тот человек. Мне бы не хотелось, чтобы он знал о содержании письма. Письмо, как я понимаю, особой важности, иначе зачем бы понадобилось писать его… этой старобританской грамотой? — Я повернулся к Ковдрею. Могли ли мы доверять ему? Меня это почти не тревожило. — Вы знаете кого-нибудь, кто бы говорил по-валлийски, но не был бы связан с Файком?

— Я подумаю, — пообещал трактирщик.

— Только не слишком долго, мастер Ковдрей.

Закрыв глаза, я запрокинул голову и сжал кулаки. Когда я выпрямился, Ковдрей смотрел на меня с хмурым видом — усталые глаза, свинцовая кожа. Бог знает, что он обо мне подумал.

— Должен сообщить вам, — нерешительно произнес Ковдрей, — что трепали здесь прошлым вечером наемники Файка. Насчет… повешения.

— Подозреваю, они не намерены тянуть с этим, — заметил Дадли.

— Завтра на рассвете.

У меня перехватило дыхание.

— Времени на королевское помилование у нас почти нет, — с грустью объявил Дадли.

Согнувшись от кашля, я пытался сообразить, который час и сколько времени у нас осталось. Дадли не смотрел на меня, пока я силился изобразить хотя бы видимость самообладания.

— Город разделился, — сказал Ковдрей. — Прежде, в трудные времена, людьми руководили монахи. Их слово принимали за божью волю. Но теперь викарии…

Я с тревогой взглянул на Дадли — среди нас троих не было более убежденного протестанта, чем он.

— Продолжай, — сказал Дадли.

— Нел, ее отец, мать лечили здесь всех. Теперь людям говорят, что все, к чему она прикасалась, требует очищения. В умах брожение, мастер Робертс.

— Если б мы все… — промямлил я.

— В одном можете быть уверены, господа: никто из них не пойдет на Медвел. Поговаривают, что оружия там хранится больше, чем в королевском арсенале.

— Не могу поверить, — сказал Дадли, — что они намерены проводить казнь на холме вместо того, чтобы обделать дело… втихую.

— О боже! — закричал я. — Ее казнь должна стать примером. Так же, как убийство Уайтинга служило предостережением для папистов. В назидание всем, кто осмелится мыслить иначе, чем позволено Библией, какой бы из ее вариантов ни был сегодня в почете. А мы… у нас есть только остаток дня и ночь, чтобы остановить казнь.

— Только Кэрью мог бы остановить ее, Джон. Даже не остановить, но хотя бы отложить на время, пока мы добились бы вмешательства на более высоком уровне. Если, конечно, его уговорить.

— Но Кэрью…

Ковдрей заглянул через мое плечо, и я обернулся. В дверях стоял Монгер. Кивнув, я пригласил его войти.

— …Кэрью знает, что суд — не более чем жалкая комедия.

— Разумеется, знает. Но, если дело касается колдовства, он готов исполнить примитивное правосудие. В душе он моряк. Вешать на реях, топить в море — это в его стиле. И чтобы расшевелить его, надо оспорить справедливость самого обвинения. Если… если нам удастся найти того, кто в действительности убил Мартина Литгоу, тогда…

— И пытал его, — сказал я. — Не забывай об этом.

— Думаешь, я мог бы такое забыть? Думаешь, что я когда-нибудь смогу позабыть об этом?

Глаза Дадли горели пламенем ярости, в комнате царило уныние, а во мне, по всему телу, разливалась холодная тоска осени.

— Прежде всего, — сказал я, — если представить Кэрью доказательства того, что кости на участке Нел были подброшены…

— Собираешься выколотить всю правду из этого мерзкого костолюба?

Монгер откашлялся, и Дадли повернулся к нему.

— Костолюб болен, — сказал кузнец.

— Сильно?

— Возможно, смертельно.

— А если точнее?

— Мы полагаем, это овечья чума.

Ковдрей затаил дыхание. Монгер пожал плечами.

— Сомнений почти никаких. Мэтью осмотрел его. У Бенлоу появились язвы с черными сердечками.

— Это все проклятая шерсть, — проворчал Ковдрей. — Небось, кто-то из фермеров спихнул ему по дешевке шкуры зараженных овец. До сих пор ничему не научился. Вот черт, только этого нам не хватало…

— Если хотите поговорить с ним, — сказал Монгер, — то лучше поторопиться. Просто не подходите близко.

Последовало молчание. Бенлоу неважно выглядел этим утром, но я посчитал его состояние следствием обильной выпивки.

— Я иду, — сказал я. — Он тоже хотел поговорить со мной. Сказал, что может указать, где лежат кости Артура. Я думал, это только уловка, потому как…

Я посмотрел на Дадли, который лишь махнул раскрытой ладонью, показывая, что соблюдать осторожность теперь уже было поздно. Я обратился к Монгеру.

— У нас имеются основания думать, что кости Артура перезахоронили в Бутли. В лесу. Возле церкви.

— Там, рядом с церковью, действительно стоит небольшой лес, — подтвердил Монгер. — Только этот лес молодой.