Костер Монсегюра. История альбигойских крестовых походов - [111]

В особо тяжких случаях, таких, как государственная измена, оскорбление величества, святотатство или впадение в ересь, кровную родню и слуг могли заслушать как свидетелей. Инквизиция распространила это право на все другие свидетельские категории, лишенные права показаний, кроме категории заклятых врагов. Для того чтобы получить показания Гильома де Солье против единоверцев, Ромен де Сент-Анж должен был реабилитировать престарелого совершенного и вернуть его в лоно католической Церкви. Инквизиторы упразднили эту формальность, иначе им пришлось бы «воцерковлять» слишком много народу, недостойного, с их точки зрения, зваться католиками. Показания еретиков считались действительными, если они давались против других еретиков, и недействительными, если давались в их пользу. Показания людей из категории обесчещенных – воров, мошенников, проституток – теперь также принимались во внимание. Что же касалось «заклятых врагов», то это ограничение теряло смысл, ибо обвиняемый не знал, кто свидетельствовал против него, и судья не знал, в каких отношениях были обвиняемый и свидетель.

К тому же, обвиняемый не мог рассчитывать на помощь адвоката, хотя формально имел на это право: уже само желание помочь еретику ставило самого адвоката под подозрение в ереси, и его аргументы не принимались во внимание, более того, могли навлечь на него крупные неприятности. Поэтому лишь у немногих адвокатов хватало мужества взвалить на себя эту неблагодарную и бесполезную ношу.

Одним из величайших новшеств инквизиции было заслушивание свидетелей при закрытых дверях, которое уже применялось Роменом де Сент-Анжем на Тулузском Соборе, но в систему не вошло. Оно и стало главной причиной ужаса перед инквизицией и залогом ее дальнейших успехов. Даже в прочных и единых общинах царили подозрительность и страх, что приводило к моральному разложению и к полной неспособности на организованное сопротивление. Сопротивление существовало лишь там, где за него напрямую отвечали светские власти. Мы уже упоминали здесь о деятельности консулов в Тулузе и предместьях Нарбонны и о том, как баили Ниора защищали от розыскных отрядов инквизиции подступы к владениям своих сеньоров. Точно так же действовали баили графа Тулузского в Монториоле и Карамане, с оружием выступив против комиссии брата Ферье. Такие факты, хотя и случались чаще, чем о том говорят документы, были все же исключениями: офицеры и чиновники, повинные в подобных выступлениях против Церкви, очень крупно рисковали и потому действовали только по прямому указанию своих хозяев. Граф, и сам находясь все время под угрозой преследований, не мог себе позволить открытое неповиновение и вмешивался только тогда, когда выполнение его приказов могло сойти за инициативу местных властей.

Инквизиторы не боялись ничего. Если некоторые из них и платили жизнью за излишнее рвение, все же им удавалось своей энергией, высокомерием и самоуверенностью обмануть народ, привыкший видеть в Церкви серьезную опасность. Священники спровоцировали крестовый поход и наконец добились победы. Их было не слишком много, но за ними стояла мощная власть Рима, всегда готовая навлечь на страну новые беды.

Когда инквизитор в сопровождении нотариусов, секретарей и тюремщиков, а иногда и вооруженного эскорта въезжал в город или предместье, он располагался либо в епископском дворце, либо в доминиканском монастыре, если таковой имелся в данной местности, либо в любом другом монастыре. Свою миссию он начинал с проповеди, обличающей ересь, и с объявления «времени покаяния», как правило, недели. Не явившиеся в указанный срок рисковали оказаться под судебным следствием. Явившиеся для покаяния добровольно обычно избегали тяжких наказаний, таких, как конфискация имущества, тюремное заключение или смертная казнь. Даже если они сильно себя чем-то скомпрометировали, на них налагалась только каноническая епитимья.

Однако даже в крупных городах, где ересь была в силе, всегда находились верующие – напуганные или те, у кого были враги, – спешившие себя оговорить и приводящие при этом явно вымышленные или ничтожные провинности, лишь бы уйти от более серьезных наказаний[163].

Судьи знали, чего хотят от подобных заявителей, и каждый из них в доказательство своей правоверности должен был донести на того, кого он подозревал в ереси. Ему обещали полную анонимность. Он, само собой, начинал обвинять либо своих врагов, либо незнакомых людей, о которых он что-то слышал. Таким образом, наказание зависело не от тяжести проступка, а от искренности грешника, а его искренность, в свою очередь, определялась числом еретиков, на которых он донес.

По всей вероятности, люди, приходившие оговорить себя, героями не были. Каноническая епитимья, хоть и могла оказаться тяжкой, зато не лишала свободы, а обещанная секретность предохраняла от возмездия. Малодушие таких новообращенных было первым и главным помощником инквизиции, поскольку для обоснования судебного преследования еретика считались достаточными показания двух свидетелей.

Большое количество народу, не заявленного в качестве еретиков местными властями, было выдано такими доносчиками. В запасе было «время покаяния», когда каждый мог еще явиться сам, и многие приходили, понимая, что кто-то их уже скомпрометировал. Те, кто не являлся, подлежали преследованию. Оно начиналось с письменного вызова, отданного в собственные руки, по получении которого подозреваемый обязан был явиться в трибунал. Его допрашивали без свидетелей, не давая при этом понять, в чем именно его обвиняют. В таких условиях обвиняемый часто начинал сознаваться в том, о чем его и не спрашивали, полагая, что судьи знают больше, чем на самом деле. Если за обвиняемым числились серьезные прегрешения, а он отказывался признавать свою вину, его отправляли в тюрьму дожидаться приговора. Чаще всего это случалось, когда речь шла о доносе на единоверца. Честные люди, как правило, доносить отказывались, даже если сами и не были еретиками. Если обвиняемого не сажали в тюрьму, то его оставляли на свободе под крупный денежный залог, под надзором и без права покидать город. Но, однажды попав в тюрьму, он уже целиком оказывался во власти судей и не мог рассчитывать ни на какие гарантии или помощь извне.