Костер - [2]

Только они не на Отто смотрели. Они смотрели на Маму. А Отто висел, привязанный к столбу, — сразу было видно, что это не обморок. Его тикалка отказала от страха — точно, как опасался Хэнк; а всякий знает, что в День Матери Костер не Костер, если некого жечь по-настоящему. Даже Большой Гарри выглядел встревоженным и пытался спрятаться за спины других ребят: без толку — он и сгорбившись торчал дюймов на шесть. Да, нужно было найти замену для Отто — и быстро; и Мама запросто могла ткнуть в первого, кто подвернется. Даже в любимчика вроде Большого Гарри.

Но сейчас она думала о другом.

Она подошла к Отто и плюнула ему в лицо за то, что он ее недостаточно любил; а потом заорала на нас и велела встать в семейный строй. Все начали толкаться — каждый хотел оказаться в самом последнем ряду. Но Мама это дело мигом прекратила. Нам с Хэнком повезло — мы оказались в самом конце последнего ряда, так что надеялись, что, может, Мама приметит кого другого раньше, чем доберется до нас… хотя и понимали, что надежды мало. Я посмотрел на Хэнка, а Хэнк на меня, и, хоть мы и были друзьями, каждый думал одно. Только ведь твердить про себя: «Он, а не я!» — мало. Мне надо было что-то придумать… и быстро!

— На тебе в Книге больше висит, чем на мне, — прошептал я Хэнку уголком рта. — На твоем месте я бы сделал ноги!

— Ма… Маме это не понравится, — шепнул он в ответ. — Если я испорчу ей праздник, она мне все равно не простит! Она меня больше не будет любить!

Я-то его понимал. В наше время, когда все пошло к черту, любовь Мамы — это все, на что может рассчитывать мальчик; так что в ответ мы должны хотя бы сделать так, чтобы Мама в свой праздник была счастлива. Но я понимал и другое. А именно, что сейчас вопрос стоит очень просто: Хэнк — или я.

— Выбежишь из Парка — и ты в порядке, — торопливо убеждал я. — Патруль редко заходит так далеко на восток; если будешь беречься бродяг, все будет как надо!

Я видел, что почти уговорил его, но он все еще беспокоился из-за Мамы. А та уже была в последнем ряду и подходила все ближе. Хэнк подергивался, а его лицо под слоем грязи посерело.

— Н-не могу… — простонал он. — Ноги не слушаются!..

Я быстро глянул на Маму. Она остановилась и как-то задумчиво смотрела на нас. Причем больше на меня, чем на Хэнка…

— Она на тебя смотрит, парень! — шепнул я. — Рви отсюда, если не хочешь медленно поджариться. Ночью дождь был, ящики еще сырые!

Мы должны были стоять «смирно». Но я, сам того не заметив, вытащил из кармана мой счастливый значок и поглаживал его. Я всегда его поглаживаю, когда нервничаю. Этот мой значок — маленькая такая золотая булавка, изображающая какой-то чудной листик. Там еще было что-то написано, но тогда я еще не знал что.

— Все, парень, — прошептал я. — Ты покойник!

И как раз в этот момент Мама крикнула:

— Эй ты! Вот ты, с краю!

Она показывала на меня, но я повернулся к Хэнку.

— Ну все, парень. На середину, левое плечо вперед!.. Мама хочет тебя!

Хэнк как-то странно пискнул и пригнулся, полуприсев, как будто его ударили в живот. Я заорал и вцепился в него, а на самом деле правой рукой развернул его лицом к деревьям, а левой вонзил ему в зад булавку. Мою, счастливую. Мой значок.

Он рванул вперед, что твой олень в брачный сезон. Прежде чем кто-нибудь спохватился, Хэнк уже проскочил всю лужайку и влетел под деревья. И только тогда Мама закричала и по ее приказу любимчики ринулись за Хэнком. А я подбежал к Маме, хлопнулся на колени и заголосил:

— Не сердись, не сердись, пожалуйста! Я пытался его остановить! Не сердись! — повторял это снова и снова, пока она пару раз не стегнула меня ремнем.

— Он говорил, ты не имеешь права! — крикнул я. И вот это ее задело — как я и рассчитывал. Теперь она думала не обо мне, а о Хэнке.

— Он что?! — переспросила она, не веря своим ушам. — Что он говорил?!

Я постарался, чтобы мой голос дрожал как следует.

— Он говорил, что т-ты не имеешь права сжигать ребят, если они не сделали ничего действительно плохого! — Я снова заревел, но теперь Мама не обратила на это внимания. Она просто отошла.

Патруль приволок Хэнка примерно через час. Они над ним поработали так, что он уже не мог ничего сказать в свое оправдание.

Потом мы все сидели вокруг Костра, и вся Семья пела. Как всегда, мы закончили песней «Средь золота серебряные нити». Мама прослезилась и размякла, так что я набрался смелости, подошел и спросил, что написано на моем счастливом значке. Она меня не ударила, вообще ничего такого. Только улыбнулась устало и ответила:

— «Будь готов!»