Косталь-индеец - [20]

Ночь выдалась ясная и тихая, враждебный город и крепость были погружены в глубокое безмолвие и, казалось, заснули глубочайшим сном; только глухой гул морского прибоя долетал до лагеря.

Косталь и Корнелио осторожно пробрались мимо крепостной стены; потом, пройдя несколько шагов, стали взбираться на высоты, удаляясь от берега. При этом им не раз угрожала опасность свалиться в море; но ловкий Косталь помогал своему товарищу в трудных местах, и таким образом они благополучно достигли моста Горн.

Здесь Косталь зажег маленький факел, поставил его в фонарь и привесил фонарь к столбу на середине моста так, чтобы свет падал на крепость. Поскольку их задача ограничивалась лишь устройством сигнала, то, привесив фонарь, они остались на мосту дожидаться исхода предприятия.

С высоты им открывался вид на неизмеримый, глухо ревевший океан, на темной поверхности которого время от времени сверкали блестящие полосы, исчезая тотчас же вслед за появлением.

— Собирается гроза, — сказал индеец вполголоса, так как торжественная тишина ночи, казалось, мешала говорить громко. — Посмотрите, капитан, как акулы светятся фосфорическим светом там, на рейде.

В самом деле, с полдюжины прожорливых морских хищниц, словно пираты, гонялись за добычей, описывая в воде светлые круги.

— Что было бы с человеком, — продолжал Косталь, — который бы упал туда, к этим бесшумным стремительным пловцам? И, однако, сколько раз я подвергался этой опасности, когда был искателем жемчуга!

Корнелио вздрогнул, но его страх превратился в суеверный ужас, когда он увидел в воде какой-то странный предмет. Напротив, Косталь улыбнулся, заметив невольное движение испуга своего спутника.

Огромное черное тело, по крайней мере в шесть футов длины, до половины высунулось из воды, и казалось, две человеческие руки уперлись в берег; одно мгновение Корнелио подумал, что это какой-нибудь утопающий пытается выйти на берег.

— Что это за странное существо? — спросил он у Косталя с некоторой робостью.

— Это монати, — отвечал индеец. — Итак, вас может испугать безобидная морская корова! Так вы, вероятно, не решились бы увидеть еще более странное существо?

— Что ты хочешь сказать?

— Господин капитан, — отвечал индеец, — вы, такой храбрый перед врагами…

— Гм, — перебил его Корнелио с некоторым смущением, — и самый храбрый человек имеет свои слабости…

Признание в своей трусости готово было сорваться с губ капитана. Косталь не дал ему кончить.

— Я хочу вам задать один вопрос, господин капитан, — продолжал Косталь, — и ваша храбрость, в сравнении с которой мужество моего друга Брута — ничто, заставляет меня надеяться на благоприятный ответ. Если бы вы вместо монати внезапно встретили на этом плоском морском берегу прекрасное существо, морскую женщину, поющую песни и заплетающую свои мокрые волосы в косы, и если бы эта женщина, хотя и видимая для ваших глаз, оказалась духом, что бы вы почувствовали и что бы предприняли?

— Очень просто: я бы ужасно испугался, — откровенно сознался Корнелио.

— Ну, тогда больше мне нечего сказать вам. Я искал для одного предприятия товарища чуть похрабрее Брута, но, видно, придется удовольствоваться негром.

Индеец не прибавил больше ни слова; офицер, не отличавшийся любопытством, тоже молчал, и оба снова стали смотреть на неизмеримый океан в ожидании взятия цитадели.

Мы воспользуемся этой паузой для того, чтобы рассказать, какие обстоятельства превратили дона Корнелио в офицера повстанцев.

Получив в подарок от дона Сильвы хорошую лошадь, студент в короткое время достиг имения своего дяди, но также скоро оставил его, чтобы вернуться в дом отца. Причиной столь быстрого возвращения явилось то обстоятельство, что он уже не застал дядю в живых, имение же его нашел в руках другого родственника, которому оно досталось по завещанию.

Занятия дона Корнелио прекратились некоторое время тому назад, и так как он хотел отправиться в Вальядолид, чтобы держать там экзамен и получить посвящение, — его экономный отец, который все еще не мог забыть своей рухнувшей надежды увидеть Корнелио владельцем гасиенды, нашел возможным предоставить в распоряжение сына трусливого упрямого мула, которого он с большой выгодой выменял на коня, подаренного доном Сильвой.

Студент отправился в путь, получив на дорогу благословение родителя и целую кучу наставлений; больше всего советовал ему отец беречь мула и воздерживаться от всякого участия в восстании.

Домишки небольшого селения Каракуаро уже показались вдали, когда наш путешественник неожиданно наткнулся на двух всадников. Этого неожиданного явления было достаточно, чтобы мул погруженного в задумчивость студента пришел в крайнее беспокойство; он осадил назад, поднялся на дыбы и сбросил своего всадника на землю с такою силою, что последний, ударившись головой, совершенно лишился чувств. Очнувшись, он увидел вокруг себя трех всадников, двое из которых казались слугами третьего.

— Сеньор, — сказал господин студенту, — ваше состояние, хотя и не опасное, требует заботливого ухода, которого вы не найдете в убогой и нездоровой деревушке Каракуаро. Так как ваш мул убежал, то самое лучшее для вас сесть сзади одного из моих слуг и отправиться вместе с нами в гасиенду Сан-Диего, это недалеко отсюда. Там я поручу какому-нибудь вакеро отыскать вашего мула; и через несколько дней вы, конечно, будете в состоянии продолжать ваш путь. Кстати, куда вы едете?