Кость в горле (Евреи и еврейство в западной фантастике) - [4]

Hо в фантастике есть две разновидности чудовищ и соответственно две разновидности героев. Первые всегда сражаются сами с собой: под чешуей или шерстью их противников скрываются их собственные страх, ненависть, жестокость. Вампиры, расплодившиеся в двадцатом веке, олицетворяют то темное переплетение Эроса и Танатоса [11], которое живет в каждом из нас. Толкиеновский Властелин колец -- объективизация бесконтрольной жажды власти. Есть, однако, и другой метод производства чудовищ: зло, не признанное в себе, переносится на другого. Под уродливой маской прячется чужак -- человек иной расы, иной религии, иного народа.

Чудовища Лавкрафта очень ясно принадлежат ко второй категории. Они ужасные, потому что другие, отвратительные, потому что непохожие. Ксенофобия автора граничит с паранойей: не только живые существа, но и архитектурные памятники описываются теми же утомительными эпитетами "страшный" и "чудовищный", если они не укладываются в эстетические каноны Hовой Англии. Hо подлинная навязчивая идея Лавкрафта -- это его страх загрязнения расы, вырождения и бастардизации. Поклонники Лавкрафта любят изображать его эзотерическим писателем, не понятым своей эпохой. Они забывают, что, пока он писал в своем затворничестве, на другом берегу Атлантики сходные страхи переводились на язык официальных указов и постановлений.

Лавкрафт охотно пускается в длинные описания врагов человечества, туманные в отношении анатомических деталей, но с большим упором на грязь, гниль и разложение. Лексическое сходство между ним и главой германского государства, который в своих речах сравнивал евреев с тифозными бациллами и могильными червями, знаменательно. Hо еще более знаметелен тот факт, что от лавкрафтовских чудовищ с зубодробительными именами типа Ктуху и Юггот рождаются гибриды. Через этих гибридов, которые часто -- приверженцы зловещих древних религий, в мир просачиваются упадок и вырождение.

В одном из рассказов ("Призыв Ктулху") бравый шериф арестовывает служителей тайного культа, которые выжидают своего часа, чтобы открыть двери мира таинственным Древним. "Все заключенные оказались людьми очень низкого типа, умственно неполноценными и смешанной крови". "Смешанная кровь", "ублюдок" и "гибрид" -- стандартные выражения Лавкрафта в описаниях получеловеческих сообщников темных космических сил. В рассказе "Данвичский ужас" дочь вырождающейся американской семьи рожает ребенка от какого-то невообразимого создания. Младенец получается смуглый, с козлиным лицом и жестким курчавым волосом. В дальнейшем выясняется, что на месте полового органа у него растет щупальце.

Ксенофобия Лавкрафта перерастает банальный антисемитизм -- она охватывает всех и вся. Когда посмертно были опубликованы его мемуары, выяснилось, что наплыв еврейских и цветных эмигрантов в Америку он описывал буквально в тех же выражениях, что и нашествие космических чудовищ. Колин Вилсон, американский писатель и критик, замечает, что если лавкрафтовская проза ничего и не стоит как литература, она интересна как история болезни. Hо это история болезни целого поколения -- в фантастике и в действительности. Лавкрафт -- только крайний образец того, во что может выродиться готика, когда борьба человека с самим собой подменяется схваткой белых с черными или арийцев с евреями. Раса становится суррогатом и Бога и Дьявола; конфликт добра и зла переводится на язык социального дарвинизма.

Лавкрафт писал в стороне от основного потока американской HФ 30-х и 40-х. Hо чудовища расовой ненависти плодились и на страницах коммерческих журналов, пусть не с таким безумным размахом. Еще одна особенность Лавкрафта связана с общей тенденцией того периода: то, что мы можем условно назвать суеверным атеизмом.

Лавкрафт широко использует приманки сверхъестественного: дом с привидениями, колдовской ритуал, черное жервоприношение. И все они в конце концов объяснены "материалистически" -- если под материализмом понимать отрицание какой бы то ни было транцендентной силы, стоящей над бытием и вне его. Таинственные, непознанные, зловещие силы внутри мироздания -- сколько угодно. Hо все боги и демоны Лавкрафта пишутся с маленькой буквы. Они "над" человеком только в том смысле, в каком человек -- "над" животным. Средневековье выворачивается наизнанку: не евреи демонизируются через связь с сатаной, а сатана приравнивается к еврейству -- биологически и культурно чуждому.

Американская коммерческая фантастика 30-х годов охотно дополняла свои технологические трюки метафизическими головоломками. Hо ее понимание религии было предельно наивным. Дьявол проникал в мир через пятое измерение; творение мира ничем принципиально не отличалось от постройки орбитальной станции. Сверхъестественное было упразднено размываним граней естественного. Сущность Бога была приравнена физическому всемогуществу: во множестве рассказов человек становился богом, приобретя, украв или построив машину, дающую власть над временем и пространством. Hо если человек способен стать богом, почему бы не предположить, что другая разумная раса уже совершила подобный прыжок. Идея того, что Бог -- конечный продукт эволюции, а не ее первичный двигатель, развивалась в фантастике в нескольких направлениях. Ее жестоко высмеял христианский фантаст С.С.Льюис [12] в знаменитом романе "Переляндра", ее с успехом использовал Артур Кларк в не менее знаменитом "Конце детства". Бесславный конец этой идеи -- в писаниях последователей Эриха фон Денникена, доказывающих, что все боги -- это заблудившиеся пришельцы.