Космонавты Гитлера. У почтальонов долгая память - [18]

но откуда

откуда у рабочего сцены Геннадия это грязно-серое кепи, напяленное на глаза? На кепи задвинуты нелепые очки, круглые, черные, на фиксирующем ремешке; сбоку защитные кожаные полукружья. И почему у него на шее пистолет-пулемет МР38? Трехсекционные подсумки с магазинами к нему укреплены на обычном форменном ремне черной кожи. Имеется пистолет Р38 в кобуре.

К тому же он с лыжами и лыжными палками (а уж лыжи и лыжные палки он бы никак не смог протащить в ее сны).

[Серый человек]

О нем знают и родители, и администрация, и в РОНО, и в Наробразе, и предприятие-шефы… Но знать-то знают, в том и беда, что изничтожить, вытравить его никак невозможно! Так и плесень ползет по стенам серо-буро-малиновым цветением, пробивается сквозь любую покраску, что с ней ни делай. Остается лишь выжечь паяльной лампой. Начальник «секретки» звонил, требовал, угрожал лишить квартальной премии, очереди на квартиру, снять с Доски почета! Но что он сделает? Еще прислали в помощь по разнарядке Серегу, он легкотрудник по какой-то группе, совсем больной человек (видно, избавиться решили).

Но Серега, малый сообразительный, он сразу выдал:

– Да что мараковать, есть же Красный уголок? Так перекрасить его в серый! Этот, короче, серый мужик, сразу и прибежит… Тут его ласты и приклеятся. И все дела.

Он уже думал об этом, но как на это посмотрит секретчик? Пожертвовать Красным уголком? Да и что решат там, наверху? В парткоме? Но все согласовали, дали добро. Привезли, сгрузили в вестибюле две бочки отличной серой краски (достали на военном предприятии). Они с Серегой стали красить. Они красили Красный уголок, широким размахом кистей уничтожая алое жаркое полыхание – превращая все в серые будни. Потолки высокие, пришлось соорудить помост, нарастить обломками досок, что остались в спортзале от «черных дуболомов». Начали красить днем, но и к полуночи не успевали закончить. А завтра понедельник, надо сдать Приемной комиссии.

Серега красил внизу – а он наверху, на помосте. По мере того, как заканчивалась краска в ведре, состояние Сергея становилось все более нервным. Все чаще присаживался, беспрестанно курил. Краски точно не хватит: кому-то придется идти в ночь, в самые недра школы… Да еще вскрыть новую бочку – одна уже полностью закончилась – наполнить ведро и принести. Где-то в глубине школы завыла сигнализация. Встревоженные лягушки, будто их кто взбудоражил, закатили неурочный концерт. Но тут же все смолкло, как отрезало.

– Не дрейфь, Серега! – кричал сверху своему напарнику. – Скоро все кончится! – подбадривал из-под самого потолка.

И краска закончилась. Не осталось и на донышке ведра.

– А… что я-то? н-нет, почему именно я? – Серегу охватило какое-то нервное заикание.

– Иди и принеси краску! – рявкнул он, опуская с помоста ведро. – Сюда же не заберешься с полным, а ты мне подашь потом.

Серега тяжко и обреченно вздохнул, лицо его побледнело, губы тряслись. Неуверенно добрел до двери, приоткрыл ее, заглянул во тьму:

– Да все же как-то… кто его знает?

– Давай смелее! Туда и обратно. Быстро.

Наконец он обреченно ушел в безмолвие, на первый этаж, в недра школы… Исчез с ведром в черноте дверного проема, как в колодце, где стояла черная школьная вода.

Какое-то мгновение его не было.

Целую вечность его не было.

И вдруг зловещую тишину прорезал душераздирающий крик – он нарастал! Послышался грохот чего-то падающего, приближающийся топот, дверь распахнулась… В изнеможении хватаясь за косяк, Серега дышал запаленно, с натужными хрипами, будто за ним гналась целая орда дьяволов ночи. Глаза безумно блуждали, рот ощерился в оскале.

«Мне… топор… нужен… бочку! вскрыть! не могу!» – пролязгал, как из ледяного склепа, зубами. От него расходились волны ужаса.

– Ну, бери топор-то. Что же… сразу-то… не взял? Вон стоит, в углу, – подсказал, стараясь сохранить спокойствие.

Серега взял его. Глянул каким-то уже омертвевшим взглядом, обвел освещенное пространство вокруг, видимо, ничего не соображая и не замечая. Вышел, вцепившись в топор… как будто тот вел, тащил его за собой.

Долго напарника не было.

Дурацкое положение.

А он почти распластан под потолком – и не пошевелиться: ненадежная конструкция тут же начинала угрожающе раскачиваться.

Дверь скрипнула… Серега тихо вошел. С ног до головы он был залит серой и липкой кровью.

Брызги залепили ему лицо и волосы, длинными вязкими струйками эта мерзость стекала с топора, с рук его…

– Что… что случилось? – прошептал он сверху, со своего помоста, голосом вмиг севшим, хриплым.

– Я…

– Что ты? что ты мелешь?! ты открыл бочку? где ведро, где краска? я же посылал тебя за краской!

– Я… только что…

Топор он держал, как бы нацеливаясь, прикидывая в руках его тяжесть – и чуть поводя плечами, разминая их, словно лесоруб перед трудной работой. Блуждающий взгляд подернут серой пеленой безумия.

– Ну?!

– Я сщас только… этого козла серого… завалил… топором…

я убил серого человека

9

После уроков, если какие-то дела, а то и неизбежные размолвки не вклинивались между ними, Надя, Ольга, Света и Ксения вместе возвращались из школы домой. Дружили с первого класса, в который их привели родители по этой дорожке – сколько они прошагали по ней с тех пор! Подросли деревца вдоль нее, тогда только посаженные. Привычный разговор между девчонками, шутки; перескакивали с одного на другое, фразы пружинили тугими колечками так же, как непокорные завитки волос Ольги Туртановой, самой непоседливой из них. От ее неумолкающей болтовни, забеганий то вперед то назад одна суета.