Космогонические мифы - [53]

Если вы одиноки, множество вашей жизненной энергии, обычно используемой для связей с внешними вещами, можно сказать, весь «социальная энергия», внезапно словно ограждается плотиной и не имеет выхода и, следовательно, течет обратно и формирует бессознательное. Вот почему во всех религиях изоляции является одним из способов, с помощью которых можно встретить Богов, или призраков, или духов — тех, при помощи которых мы становимся посвященными во внутренний опыт. Первый шаг в большинстве религий, будь то шаманский опыт, или опыт инипи коренных американцев, или поиск откровения североамериканскими индейцами на вершине горы, или монашеская жизнь на Дальнем Востоке и в Европе, или первые монахи Египта, — это всегда был импульс, чтобы изолировать себя, потому что тогда внутренний опыт устремляется вверх.

Страх одиночества лежит в основе фобии тюрьмы. Нахождение в тюрьме в одиночестве в течение длительного времени — это то, что многие люди не могут вынести, потому что создает угрозу вызвать у них сумасшествие. Это те люди, которые не в состоянии позволить бессознательному выйти наружу как, как «нечто», на что они могут опереться. Единственный способ преодолеть такой иррациональный страх — это попытка визуализировать бессознательное, или дать ему говорить, как голос, и слушать, и позволить ему вам рассказывать; затем вы можете преодолеть первый иррациональный страх ощущения, что если вы слышите голоса и так далее, вы сходите с ума. Если вы можете вынести этот первый удар, который, кажется невыносимым для рационального ума, то фобию тюрьмы, или как ее назвать, легко преодолеть. Это вопрос о том, чтобы вынести первый удар. Но прежде чем бессознательное достигнет такой степени тяжести, что она прорывается наружу в галлюцинации или голосе, или любом из этих проявлений, обычно прежде всего этого существует состояние высочайшего напряжения, когда такой иррациональный страх захватывает одинокого человека.

Я сама много лет назад не могла применить активное воображение, и, прочитав о монахами в египетской пустыне, думала, что единственное, что надо сделать, это заключить себя полностью и попытаться оградить бессознательное, как это делали они. Я заключила себя в горной хижине в снежный период зимы, но я была настолько интровертна, что в походе в деревню один раз в день для покупки хлеба было вполне достаточно, экстраверсии, чтобы заставить меня чувствовать себя замечательно, и бессознательное не было достаточно огорожено. Перекинуться несколькими словами с женщиной в булочной и сказать: «Да, сегодня хороший день, немного дует Föhn [теплый ветер], снег тает», — было вполне достаточно, так что никакой монашеский опыт не хотел проявляться. Тогда я решила запасти консервов и сухарей, и не выходить из дома, даже в булочную, — и вот тогда оно прорвалось. У меня была ужасающая фобия грабителей! Эта фантазия шла дальше и дальше, особенно ночью, когда у меня всегда появлялась мысль, что грабитель придет к хижине, которая не может быть достаточно хорошо заперта. На третью ночь, в ужасном страхе, я спала с топором возле моей кровати — у меня не было ничего другого, он был нужен мне для рубки дров — и вот я лежала с топором у моей кровати, пытаясь представить себе, будет ли у меня мужество ударить грабителя по голове, если он придет! Это стало совершенно невыносимо, я была так напугана, что не могла больше спать, и вдруг я подумала: «Но, боже мой, это ведь то, что я хотела!» А потом я визуализировала грабителя и начала разговаривать с ним, и все чувство страха исчезло.

Я пробыла в этой хижине две недели и мне не нужно было запереть дверь; спала я как убитая. Я поняла, что я приехала туда, чтобы получить такие переживания, и, когда они пришли, я была напугана, но потом я научилась разговаривать с этим грабителем. Я видела его очень ясно своим внутренним зрением. И это тот способ, которым, как я думаю, можно преодолеть этот вид паники. Фокус в том, чтобы позволить вещи, в какой бы форме она ни возникала, стать объективной. И вот, помимо прочего, человек не одинок больше, у него есть внутренний партнер, с которым можно говорить, и захватывающие разговоры на целый день. Напротив, этим вполне можно быть занятым.

Это момент, когда «один становится двумя», (Ницше), который описан, когда Атман-Пуруша разделяется на мужа и жену — на две половины. Это момент, когда надо понять, что то, чего боишься, объективно. Это так красиво описано здесь: жена заполняет пустоту, а затем охватывает Пурушу. Это та пустота, которой боишься, но в тот момент, когда позволяешь бессознательному ворваться в эту пустоту и заполнить ее и стать объективным партнером, одиночество, а с ним и иррациональный страх перед одиночеством, уходят. Тогда это становится лишь вопросом разговора с внутренним партнером. Именно поэтому Юнг часто цитирует известное высказывание алхимиков что тот, кто одинок и изолирован от толпы и не может присоединиться к другим людям, найдет внутреннего друга, который присоединится к нему и будет его направлять. Для алхимиков это был Гермес Меркурий, который помогал им в их опытах одиночек по созданию философского камня. Однако существует предварительный этап до того как бессознательное может принять эту форму бытия реального объекта; это переходный этап, когда человек испытывает, или страдает от иррационального страха, которая на самом деле есть известный страх привидений, и страх, который испытывают все первобытные люди. Это также страх чего-то нового и неожиданного.