Космический госпиталь. Звездный хирург. Большая операция - [18]

Впрочем, способ лечения этих несчастных все же существовал — единственный способ. В процессе подготовки сервомеханизмов к предстоящей процедуре Конвея не оставляла мысль, что способ этот в высшей степени нежелателен. Это был сознательный риск — ставка здесь делалась на объективную клиническую статистику, которую не в состоянии были изменить все его усилия. Он ощущал себя чем-то вроде обыкновенного механизма.

Быстро взявшись за дело, Конвей прежде всего удостоверился, что шестнадцать из его пациентов страдают тельфианским эквивалентом острого несварения желудка. Этих особей он отделил и заключил в закрытые, поглощающие радиацию сосуды, чтобы вторичное излучение их все еще «горячих» тел не тормозило процесса лечения. Сосуды он поместил в небольшую реакторную установку с нормальным для тельфиан уровнем радиаций и к каждому сосуду подсоединил детектор, рассчитанный на снятие экранировки, как только спадет избыточная радиоактивность.

Семеро остальных тельфиан нуждались в особом лечении. Он поместил их в другой реактор, и когда настраивал приборы, чтобы воспроизвести условия, возникшие внутри корабля в результате аварии, раздался сигнал коммуникатора. Конвей прежде закончил наладку, все проверил и только потом отозвался:

— Слушаю.

— Говорит справочная. Доктор Конвей, с тельфианского корабля поступил запрос относительно пострадавших. Можете ли вы сообщить им какие-нибудь новости?

Конвей понимал, в данных обстоятельствах его новости не так уж плохи, но ему очень хотелось, чтобы они были лучше. Разрушение или перестройка однажды сформированного тельфианского психоединства была аналогична лишь смертельной травме, и Конвей, впитав мнемограмму, ощущал это всем своим существом. Он говорил, взвешивая каждое слово:

— Через четыре часа шестнадцать тельфиан будут в полном порядке, а из семи оставшихся, боюсь, половина умрет, но кто именно, станет ясно только через несколько дней. Я дал им двойную норму радиации и будут постепенно снижать этот уровень до нормального. Понятно?

— Я понял.

Через несколько минут коммуникатор снова ожил:

— Тельфианин остался доволен информацией и благодарит вас. Отбой.

Наверно, следовало бы радоваться, что он так успешно справился со своим первым самостоятельным случаем, а Конвей испытывал разочарование. Теперь, когда самое страшное было уже позади, в сознании его все как-то перемешалось. Неотвязно крутилась мысль, что семь пополам — это три с половиной. Так как же быть с этой чертовой половинкой тельфианина? Он всё-таки надеялся, что в живых останутся четверо, а не трое, и что у всех четверых сохранятся все их способности. Он думал о том, как хорошо, наверно, быть тельфианином, непрерывно впитывать в себя радиацию и все богатые разнообразные ощущения составного тела. От этих мыслей собственное тело стало казаться ему каким-то одиноким. Не без усилия над собой он заставил себя покинуть уютное тепло радиационной.

Закрыв дверь, Конвей сел в тележку и направился обратно к входному люку. Самым правильным было бы теперь явиться в Образовательную секцию, чтобы стереть тельфианскую мнемограмму, собственно, ему даже приказали так поступить. Но туда не хотелось идти; перспектива встречи с О’Марой не радовала, больше того — страшила. Конвей знал, что все мониторы ему неприятны, но тут примешивалось нечто другое. Скорее всего то, как отнесся к нему О’Мара при разговоре. Конвей ощущал себя приниженным, словно О’Мара в чем-то его превосходил, а он не мог мириться с мыслью о собственной приниженности рядом с каким-то жалким монитором!

Сила этих чувств пугала его; ему, человеку воспитанному, уравновешенному, вообще должны быть чужды подобные чувства, да еще если они близки к настоящей ненависти. Испугавшись — на сей раз самого себя, — Конвей решил взять себя в руки и постараться установить контроль над собственными мыслями. Тем более, что можно было повременить с визитом в Образовательную секцию под предлогом обхода своих палат. Это была вполне обоснованная отговорка на случай, если О’Мара заговорит об опоздании, а тем временем главного психолога могут вызвать куда-нибудь или он уйдет сам. Конвей очень рассчитывал на это.

Первый вызов у него был к АУГЛу с Чалдерскола II, единственному обитателю палаты, отведенной для больных этого вида. Конвей влез в соответствующую защитную амуницию — в данном случае легкий водолазный костюм — и сквозь люк проник в цистерну с тепловатой зеленой водой, воспроизводящей среду обитания больного. Он достал инструменты из встроенного шкафчика и громко оповестил о своем присутствии. Если чалдер действительно спит и спросонья испугается, последствия могут быть очень серьезными. Один случайный взмах этого хвоста — и в палате будут уже не один, а два пациента.

Чалдер был покрыт мощной чешуйчатой броней и напоминал сорокафутового крокодила, только вместо лап у него были похожие на обрубки ласты, а середину туловища опоясывала бахрома лентообразных щупалец. Он вяло дрейфовал у дна большой цистерны, и единственным признаком жизни в нем были периодические завихрения воды возле жабр. Конвей провел предварительный осмотр — он немного припоздал из-за тельфиан — и задал обычные вопросы. Ответ в какой-то немыслимой форме прошел сквозь воду, достиг транслятора, и в наушниках доктора раздалась медленная лишенная интонаций речь: