Космический госпиталь. Том 2 - [8]

– Я испытываю любопытство, – сообщил Конвей, как только в разговоре возникла очередная пауза.

– Знаю, – отозвался Приликла, и его лапки сразу задрожали еще сильнее. – Ведь я эмпат, друг Конвей.

– А у меня, – усмехнулся Конвей, – за годы нашей совместной работы также развились эмпатические способности, когда дело касается вас, мой маленький друг. Есть проблема.

Это прозвучало не как вопрос, а как заявление, и порхание Приликлы стало еще менее устойчивым. В итоге цинрусскиец вынужден был приземлиться на спинку одного из свободных стульев. Заговорил эмпат, старательно подбирая слова. Конвей понимал, что Приликла так поступает не потому, что хочет что-то утаить, а исключительно из соображений сохранения приятного уровня эмоционального излучения в непосредственной близости.

– У меня состоялась продолжительная беседа с другом О'Марой, – сообщил Приликла, – во время которой я получил весьма волнующие сведения.

– Какие же? – Конвей почувствовал себя в роли земного дантиста. Вытянуть информацию из Приликлы было столь же затруднительно, как вырвать больной зуб.

– Уверен, со временем я свыкнусь с этим, – ответил эмпат. – За меня не беспокойтесь. Дело в том, что я.., что меня назначили на должность, требующую гораздо большей ответственности и авторитета, нежели та, что я занимал прежде. Прошу понять меня, друг Конвей, я согласился на это назначение неохотно.

– Примите мои поздравления! – воскликнул Конвей. – А неохотно – это вы зря. Вам же хуже от таких эмоций. О'Мара ни за что не предложил бы вам новую работу, не будь он на все сто уверен, что вы с ней справитесь. И что же это за работа?

– Мне бы не хотелось рассказывать о ней здесь и сейчас, друг Конвей. – Приликлу трясло, как в лихорадке. Он явно изо всех сил старался удержаться и не сказать чего-то неприятного. – Не время и не место говорить о работе.

Конвей отхлебнул кофе. В столовой о работе говорили всегда, как и обо всем прочем, и им обоим это было отлично известно. Более того, присутствие новичков ни в коей мере не должно было смущать Приликлу – практикантов, безусловно, должен был заинтересовать разговор профессионалов, старших по должности, на тему, содержание которой сейчас им было бы не до конца понятно, но со временем они бы его поняли. Конвей никогда прежде не видел, чтобы Приликла вел себя подобным образом. Любопытство его было столь велико, что эмпата с каждым мгновением трясло все сильнее и сильнее.

– Так что же вам сказал О'Мара? – решительно вопросил Конвей. – Конкретно.

– Он сказал, – торопливо отозвался Приликла, – что я должен принять на себя большую ответственность, научиться отдавать приказы и, как он выразился, «навалиться на работу всем телом». Но, друг Конвей, вес моего тела ничтожен, мускулатура у меня практически отсутствует, и, пожалуй, особенности мыслительных процессов Главного психолога трудны для моего понимания. Но теперь я вынужден извиниться и покинуть вас. Неотложные дела ждут меня на «Ргабваре». К тому же, так или иначе, обедать я собирался там, на корабле – неотложке.

Конвею незачем было становиться эмпатом, чтобы понять, что эмпату неловко и что ему не хочется больше отвечать на вопросы.

Вскоре после того, как Приликла улетел, Конвей передал практикантов с рук на руки преподавателям, которые терпеливо дожидались, пока новички пообедают, и успел потратить еще несколько минут на раздумья, прежде чем за соседний столик водворилась троица медсестер-кельгианок. Они принялись постанывать и выразительно шевелить шерстью. Разговор шел скандальный, кельгианки перемывали кости кому-то из своих сородичей. Конвей отключил транслятор, чтобы не слушать и не отвлекаться.

Приликла ни за что бы так не нервничал только из-за того, что его повысили в должности. Ему и прежде не раз случалось сталкиваться с высочайшей степенью ответственности и на терапевтическом, и на хирургическом фронтах. И против того, чтобы отдавать приказы, он прежде ничего не имел. Верно, он не располагал такой массой тела, которой можно было бы навалиться на работу, но зато он всегда давал распоряжения в такой вежливой, безобидной форме, что его подчиненные скорее бы померли, чем огорчили бы Приликлу отказом выполнить его указания. Новички неприятных эмоций не излучали, равно как и сам Конвей.

А что, если предположить, что Конвей расстроился бы, если бы Приликла поведал ему подробности о своей новой работе? Да, этим можно было бы объяснить нетипичное поведение эмпата. Мысль о том, что он мог ранить чувства другого существа, была бы Приликле крайне неприятна, а особенно – если это существо было его близким другом, как Конвей. И, вдобавок, скорее всего Приликла не хотел распространяться на предмет своего нового назначения в присутствии новичков. Вернее – одного из новичков.

Вероятно, не сама по себе новая должность так тревожила Приликлу, как то, что он узнал во время беседы с О'Марой, – что-то такое, что касалось Конвея и о чем цинрусскиец явно не желал рассказывать. Конвей посмотрел на часы, поспешно встал из-за стола и извинился перед медсестрами.

Ответы на мучившие его вопросы – а также, как он знал по опыту, и множество новых вопросов – ждали его в кабинете Главного психолога.