Космический госпиталь - 1991 - [116]

— Ну, что еще?

— Говорит Тиол. Куда ты завел нас, Лавон? Ленты заклинило. Диатомеи не в силах стронуть нас с места. И они не притворяются — мы так стучали, будто решили прикончить их, но они все равно не могут тянуть сильнее…

— Оставьте их в покое, — разозлился Лавон. — Они не умеют притворяться — у них на это не хватит соображения. Раз они не могут тянуть сильнее, значит, не могут…

— Тогда выводи нас отсюда сам.

Подошел Шар и встал рядом с Лавоном.

— Мы сейчас на стыке пространства с водой, в области, где силы поверхностного натяжения очень велики, — тихо произнес он. — Если ты прикажешь поднять колеса, то, думаю, нам будет легче двигаться прямо на лентах-гусеницах…

— Попробуем, — у Лавона отлегло от сердца. — Эй, внизу, приподнять колеса!

— Признаться, я долго не мог понять, — сказал Шар, одной фразы на пластине, где упоминается о "выдвижном посадочном шасси", но в конечном счете догадался, что натяжение на границе пространства способно удержать почти любой крупный предмет. Вот почему я настаивал, чтобы колеса нашего корабля были подъемными.

— Что ни говори, а древние, видимо, свое дело знали.

Через несколько минут — поскольку для движения на гусеницах потребовалась новая смена шестерен — судно уже карабкалось от береговой черты к нагромождению скал. Лавон тревожно всматривался в нависшую впереди зубчатую стену: есть ли там какой-нибудь проход? Слева, немного в стороне, виднелось что-то вроде ручейка, — возможно, там и лежит путь в иную вселенную. Не без колебаний Лавон отдал приказ повернуть налево.

— Может статься, эта штука на небе — "звезда"? — осведомился он у Шара. — Но предполагалось вроде бы, что "звезд" много. А тут только одна, хотя, на мой вкус, одной за глаза довольно…

— Чего не знаю, того не знаю, — отозвался мыслитель. Однако, кажется, я начинаю постигать общую картину устройства вселенной. Совершенно ясно, что наш мир врезан наподобие чаши в дно этого, многократно большего. Над этим миром свое небо, и я не исключаю, что оно в свою очередь лишь чаша на дне следующего, еще большего мира, и так далее без конца. Не спорю, такую концепцию нелегко принять. Целесообразнее, видимо, предположить что все миры — чаши в единой плоскости и что этот великий светильник — один для всех.

— Тогда какой же смысл ему гаснуть каждую ночь и тускнеть зимой? — спросил Лавон.

— А может, он ходит кругами, сперва над одним миром, потом над другими? Откуда мне сейчас знать?

— Если ты прав, нам только и надо, что ползти до тех пор, пока не наткнемся на небесный купол другого мира, и поднырнуть под него. Не слишком ли просто, после стольких-то приготовлений?..

Шар хмыкнул; впрочем, это отнюдь не означало, что он веселится.

— Просто? А ты не обратил внимания на температуру?

Подсознательно Лавон давно уже замечал что-то неладное, а с подсказки Шара понял, что задыхается. Содержание кислорода в воде, к счастью, не снизилось, но вокруг стало тепло, словно на отмелях поздней осенью: с равным успехом можно бы попробовать дышать супом.

— Фан, пусть Ворта пошевеливаются живее, — распорядился Лавон. — Или циркуляция воды улучшится, или положение станет невыносимым…

Фан что-то ответил, но до Лавона ответ дошел лишь невнятным бормотаньем. Командир вновь сосредоточился на управлении кораблем.

Проход сквозь лабиринт скал, зачастую острых, как бритва, немного приблизился, и все равно казалось, что до него еще мили и мили. Двигался корабль теперь равномерно, но медленно до боли; он не зарывался и не дергался, но и не спешил. А из-под днища доносился оглушительный наждачный скрежет, словно жернова перемалывали глыбы размером с голову.

В конце концов Шар объявил:

— Придется останавливаться опять. На той высоте, куда мы поднялись, песок совершенно сухой, и гусеницы только переводят энергию.

— А ты уверен, что мы выдержим? — проговорил Лавон, ловя воду ртом. — Так мы по крайней мере движемся. А остановимся опускать колеса и менять шестерни, того и гляди, сваримся заживо.

— Вот если не остановимся, то сваримся наверняка, хладнокровно ответил Шар. — Часть водорослей на судне уже погибла, да и остальные вот-вот завянут. Верный признак, что и нас ненадолго хватит. Не думаю, что мы вообще доберемся до тени, если не повысим передачу и не прибавим скорости…

— Поворачивать надо, вот что, — шумно сглотнув, заявил один из корабельных механиков. — А еще бы правильнее и вовсе сюда не соваться. Мы созданы для жизни в воде, а не для такого ада…

— Хорошо, мы остановимся, — решил Лавон, — но назад не повернем. Это мое последнее слово. — Он постарался придать своему тону мужественную окраску, но слова механика смутили его сильнее, чем он смел признаться даже самому себе. — Шар, только прошу тебя, поторопись…

Ученый кивнул и поспешил в машинное отделение.

Минуты тянулись, как часы. Исполинский пурпурно-золотой диск пылал и пылал в небе. Впрочем, он успел спуститься к горизонту, и теперь лучи, проникающие в иллюминатор, узкими полосами падали Лавону прямо в лицо, высвечивая каждую плавающую в рубке пылинку. Вода внутри корабля почти обжигала щеки.

Как дерзнули они по доброй воле влезть в это пекло? А ведь местность прямо по курсу — точно под "звездой", — вероятно, накалена еще сильнее.