Космический десант - [28]

— Значит, проехали.

— И надолго?

— Пока не снимут.

— Пойду посмотрю, — решил Эрик, откладывая книжку.

— И не думай, — сказала тетя Шура. — Дегустатов тебя на месте убьет. Ты же знаешь, какой он въедливый. Все по нему не так.

— Пойду. Ничего он со мной не сделает. Мне огнетушители проверить надо.

По пути ко второму корпусу Эрик проверил красный пожарный щит у волейбольной площадки. Огнетушители с него были сняты, но одна лопата сохранилась. Из-за того, что пришлось сделать круг, Эрик подошел к дому не со стороны веранды, а сзади, где были умывалка и туалет. Оттуда доносились голоса, спорили. И так громко, что Эрику пришлось подслушать.

— Послушай, боярин, — произнес молодой голос. Принадлежал он стражнику, но Эрик об этом, конечно, не знал. — Где ты видел такое царство, чтобы две бесстыдницы, заголившись, гуляли и больше никого? Ни людей, ни коней. А у богатыря колпак на голове посередке продавленный. Может, он вовсе не Иван-царевич, а Иван-дурак?

— За такие речи языки рвут, — ответил наставительно старческий голос. — Боюсь только, что дураков здесь нет. Какие свечи у него!

— Видал. С потолка висят, а воск не капает.

— Вот я и говорю. А кровати на железных ногах. Крыша железом крыта. Зуб во рту золотой. Как бы не попали мы в плен к нечистой силе. Я-то старый, помирать скоро. Вас, молодых, жалко. Вам бы жить и жить.

— Господи, с нами крестная сила, — напугался молодой голос. — А ответь мне, дед Ерема, были ли в старых книгах намеки на такое колдовство?

— Были. Антихрист на железной колеснице истребит все живое. Может, уже и истребил своих, пусто в его дворцах. Теперь за нас принялся. Я старому царю страшную клятву давал дочь его от всех зол сберегать. В ту роковую минуту успел ей на палец надеть изумрудное кольцо-перстень. Повернешь его — придет на помощь конь Ветерок и унесет Аленушку куда следует. А где кольцо? Пропало. Уж не Иван ли кольцо схоронил? А если так — кто ему подсказал? Враг рода человеческого…

Голоса зазвучали потише, будто говорившие отвернулись от окна.

Репетируют, подумал Эрик. И как естественно у них получается. Снова до него донесся молодой голос:

— Иван сказал, что здесь отхожее место. Так ведь сказал?

— Так. И соврал, не иначе. Здесь все стены белым камнем выложены, словно во дворце. И чаши из белого камня. И вода хрустальная льется. Хотел, наверное, чтобы мы это чистое место загадили, чтобы потом нас казни предать.

— Ох и мудрый ты, дед Ерема, — сказал молодой голос. — Пойдем на двор. Обманем злодея.

Звякнул крючок на задней двери, и два человека вышли из дома. Первым шел прямой еще старик со впалыми щеками и седой бородой. На голове у старика высокая шапка-кубанка, а рукава длинного тяжелого плаща разрезаны спереди. Из-под плаща при каждом шаге появлялись острые носки загнутых кверху красных сапог. Второй человек, нестарый, был одет похоже на старика. Только на голове шлем, плащ покороче, в талию, рукава обыкновенные, бородка острая, короткая, и усы закручены кверху. Молодой тащил за собой топор на длинной ручке.

И тут же учебник истории вспомнился Эрику. Одежда была древнерусской, допетровской эпохи, если не ранее. И было в одежде нечто странное — естественность, будто вышла она не из костюмерной мастерской, а была сшита для ежедневного ношения.

Актеры направились к кустам, за которыми стоял Эрик, и прятаться ему было поздно.

«Что вы здесь делаете, молодой человек? — спросит сейчас старик, может быть, народный артист республики. — Вы подслушиваете под окном туалета наш шутливый разговор?» Эрик в растерянности надел на голову каску — не мог не надеть. Дело в том, что пришел он в дом отдыха не в форме, а в свитере и джинсах. Только каску захватил с собой. И то случайно. Каска была старая, блестящая, с гребнем поверху. Такие уже сняты с вооружения пожарников. Он нашел ее утром на чердаке пожарной команды, когда начальник послал его туда посмотреть, не завалялся ли там обрывок шланга. Каска понравилась, оставлять ее на чердаке было жалко, носить на выездах нельзя — у всех армейские, зеленые. Решил тогда Эрик отнести ее домой, да не успел. Вот и шел по дому отдыха, размахивая каской, словно лукошком для грибов. А тут, перед встречей с киноработниками, непроизвольно надел на голову — чтобы самого себя убедить в том, что он здесь не просто так, а по заданию руководства. И в таком виде — в медной каске, сером свитере и джинсах — выступил из-за кустов.

Старик от неожиданности и сверкания каски осел, ноги подогнулись, а второй не растерялся, взмахнул топориком, но топор длинной рукояткой запутался в ветвях сирени, и молодой парень рвал его, дергал, но оказался безоружным.

— Извините, — сказал Эрик. — Я, наверное, вас напугал. Извините.

— Не напугал, — сказал старик, приходя в себя. Держался он с достоинством и, когда первый испуг прошел, вновь приобрел осанку народного артиста.

Молодой парень выпростал наконец топор из куста и поставил к ноге. Помолчали. Потом Эрик поинтересовался, чтобы поддержать разговор:

— Вы что здесь снимаете?

— Как? — спросил старик.

— Какую картину снимаете?

Старик с молодым переглянулись и не ответили.