Космический Апокалипсис - [180]

— Покажи мне Карину Лефевр, — распорядилась Вольева, вспомнив имя женщины, которая считалась погибшей возле Завесы.

Огромное, как образ какой-нибудь языческой богини, лицо женщины смотрело на нее с дисплея. Она была молода, и из того, что виднелось ниже шеи, можно было заключить, что одета она по моде эпохи Красоты Йеллоустона — Золотого Века этой планеты, который предшествовал веку Расползающейся Чумы. Лицо показалось знакомым — не ошеломляюще знакомым, — но достаточно, чтобы Вольева могла вспомнить, что видела его где-то. Да, она встречала эту фотографию в десятке копий исторических документов, и в каждом из них утверждалось, что женщина эта давным-давно мертва — уничтожена чудовищными космическими силами, выходящими за пределы человеческого разумения. Конечно же! Теперь стало понятно, откуда на осколке следы чудовищных давлений. Перепады гравитации у Завесы Паскаля сжимали металл так, что он начинал «кровоточить».

Все полагали, что именно так умерла и Карина Лефевр.

— Свинство! — выругалась Триумвир Илиа Вольева, у которой больше не осталось никаких сомнений.

Еще с тех времен, когда Хоури была ребенком, она запомнила, как возникают у нее особые ощущения, когда ей приходилось схватиться за что-нибудь горячее, например за ствол винтовки сразу же после выстрела. В таких случаях у нее внезапно появлялась боль, скорее даже не боль, а чувство предупреждения о возможности появления сильного болевого шока, который неизбежно и мгновенно последует за этим предваряющим ощущением. И когда это предваряющее боль ощущение исчезало, и на какое-то мгновение наступал полный покой, она, казалось, могла успеть отдернуть руку от раскаленного предмета. И всегда это заканчивалось одинаково: она не успевала, ощущение настоящей боли неотвратимо приходило и оставалось лишь одно — моральная готовность к ожогу. Так домоправительницу предупреждают о близком приходе нежданного гостя. Конечно, боль все же оказывалась слабее ожидаемой — видно, Хоури все же удавалось чуть-чуть отдернуть руку от источника жара, и даже шрамов на ней не оставалось. Тем не менее эта способность всегда вызывала у Хоури удивление. Если предваряющей боли было достаточно, чтобы заставить ее отдернуть пальцы, а это часто случалось, то какова цель болевого цунами, которая являлась вслед за предупреждением? Зачем приходит эта острая боль, если Хоури уже получила предупреждение и успела отдернуть руку? И даже когда она потом узнала, что временной разрыв между двумя предупреждениями имеет весьма разумное психологическое объяснение, второе все равно казалось ей почти садистским.

Вот такое первое предупреждение услышала она и сейчас, сидя с Вольевой в Паучнике. Вольева только что рассказала ей, кому, как ей кажется, принадлежит лицо на дисплее. Карине Лефевр, сказала она. И Хоури ощутила упреждающий шок, как отраженное эхо от будущего реального шока, что еще ждет их впереди. Очень слабое эхо, а затем — на мгновение — молчание.

И только потом — истинный шок.

— Как же это может быть она? — спрашивала Хоури, когда шок еще не прошел настолько, чтобы стать нормальным компонентом ее обычного состояния. — Это же невозможно! Это напрочь лишено всякого смысла!

— Я думаю, смысла тут в избытке, — ответила ей Вольева. — Все складывается в картину. И отмахнуться от этого факта нельзя.

— Но все же знают, что она умерла! И не только на Йеллоустоне знают, но во всем цивилизованном космосе! Илиа, она же умерла, и умерла страшной смертью! Мадемуазель не может быть ею!

— А я думаю, очень даже может. Манукьян сказал, что нашел ее в космосе. Вероятно, так оно и было. Возможно, он нашел Карину Лефевр дрейфующей вблизи Завесы. Вполне вероятно, что он высадился на обломки ее корабля с целью поискать поживу, а нашел Карину, спас ее и привез на Йеллоустон, — тут Вольева остановилась, но прежде чем Хоури успела ее перебить, Триумвир быстро продолжила: — Вполне вероятно, не так ли? Таким образом, мы устанавливаем связь с Силвестом, а может быть, и с ее желанием уничтожить его.

— Илиа, я же читала о том, что с нею произошло! Ее разорвало гравитационными перепадами вблизи Завесы. От нее не осталось ничего, что Манукьян мог бы доставить домой!

— Нет… Конечно, нет. Разве что Силвест солгал. Ты вспомни: обо всем, что там произошло, мы можем судить только с его слов — ни единой записи приборов не сохранилось.

— Ты хочешь сказать, что она не погибла?

Вольева приподняла руку, как всегда делала в тех случаях, когда Хоури понимала ее не вполне точно.

— Нет… не обязательно. Возможно, что она и в самом деле умерла, но не так, как рассказывал об этом Силвест. А может, умерла, но не в том смысле, как это понимаем мы. Может, она даже сейчас жива не в общепринятом смысле, невзирая на то, что ты ее видела.

— Я ведь ее почти не видела. Просто ящик, в котором она передвигается, вот и все!

— И ты решила, что она — герметик, поскольку ездит в чем-то похожем на паланкин. А ведь возможно, что то была умышленная попытка ввести тебя в заблуждение.

— Но она же была разорвана в клочья! Это доказано!

— Возможно, что Завеса не убила ее, Хоури. Может быть, с ней приключилось что-то ужасное, но это что-то оставило ее в живых. Возможно, что-то спасло ее.