Космическая оперетта - [4]

Без промедления принимается Региомонтан за работу.

Облокотившись с риском для жизни о планшир, он вглядывается сквозь сильнейшую лупу в поверхность звезды — многообразие бронзовых гребешков и бороздок и потаенных складочек из фольги, напоминающих завитушки некой мерцающей морской раковины. Наконец в одной из нижних граней обнаруживает он отверстие: вход внутрь, в часовой механизм звезды.

Из чемоданчика с инструментами извлекает он тончайшую отверточку, какие бывают у часовщиков.

— Изменения, каковые надлежит произвести, ничтожно малы, — говорит он. — Подправив ход механизма звезды, я ускорю ее движение по кругу Зодиака, а с ней и всего созвездия. Перемещение на 1,04 градуса по арке к востоку должно переместить гороскоп Императора, — кивает он в сторону Фридриха, — от невзгод к благоденствию.

— Точно так, — говорит Бессарион, — но будьте осторожны, сударь: похоже, что этот механизм превосходит собой человеческое разумение. Эти тончайшие ходовые пружины, эти светлейшие опаловые зубцы — думается мне, что это творение богоподобно и представляет собой самую субстанцию механики. — Почтительно рассматривает он качающиеся и вращающиеся внутренности звезды. — Это механизм куда более хрупкий и мастерски собранный, чем грубые машины земного изготовления. Молю вас обращаться с ним с предельной осторожностью, чтобы он не рассыпался у вас под руками.

— Верно замечено, Ваше Преосвященство. — Региомонтан осеняет себя крестом, воздев глаза к небу, до которого теперь рукой подать. — Да оградит меня милость Божия в деле сем.

Осторожно просовывает он отверточку и вставляет ее в центральное колесико анкерного механизма — и осторожненько, по миллиметрику, проворачивает ее по часовой стрелке.

Kaus Borealis потикивает, покликивает, потикитокивает, и ее пробирает легчайшая дрожь. Стрелец в свою очередь содрогается. Желтый карлик неподалеку промахивается мимо орбиты и со звоном врезается в соседей. Облаком перца осыпается звездная пыль. Региомонтан пыхтит от напряжения, отирает лоб и вновь берется за отвертку. И снова содрогается Kaus Borealis; и вот наконец трогается с места. За ней преданно следует Стрелец. Над головами путешественников (их суденышко следует по нитевидным стезям параллельно звезде) система двойной звезды сотрясается в головокружительном шимми, отбрасывая абрикосово-зеленые спирали света. На западе квазар испускает лучи натуральной физики и шипит, словно он недоволен, что его потревожили.

Созвездие набирает скорость и торжественно устремляется вдоль хрустального купола Солнечной системы. Его туманности полощутся на ветру, как сотканные из синевы вуали. Плазменные зайчики скачут и прыгают, и блистают в воздухе, и Стрелец приближается к заданной точке — вот, осталось всего несколько десятых градуса…

Как вдруг: из самых глубин Kaus Borealis внезапный треск.

— Останавливайте скорее, сударь! — бросает Бессарион. — Что-то не так!

Мгновенно Региомонтан перестает вертеть отверткой. Но треск внутри звезды переходит в грохот. Трах-тарабах-тарабум, а потом дзинь-дилинь и хрум-хрум-хрррум… и Фридрих узнает этот хрум-хрум по своей давней любви к механическим игрушкам.

— Это зубчатая передача, сударь, — вглядывается он внутрь, — она соскочила! А пружина щеколды вот-вот…

Он морщится от пронзительного металлического скрежета. Kaus Borealis встряхивает, звезда клонится набок и катится прочь, увлекая за собой Стрельца. Звезды созвездия удаляются, багровея, а оно таранит себе дорогу по небу, по-допплеровски просвистывает мимо Овна — и с размаху врезается в Рыб, дринькая, как сломанная шарманка.

И небеса начинают темнеть, а снизу подымается болотный туман.

— Это безусловно дурное предзнаменование, — говорит Региомонтан, листая свои таблицы. — Стрелец встал под ненадежным и зловещим углом. В таком положении он допускает странные происшествия, несогласия и недоразумения — и, возможно, даже нападения врагов…

Фридрих и Бессарион оглядываются на злонамеренные звезды, меняющие цвет свой на противоположный. Нетвердо стоят они на небесной тверди, источая застывающие на воздухе эманации зловестия.

И тут Фридрих отмечает, что чувствует странный запах.

— Табак, — говорит он. — Пахнет табаком. И… кофе. Турецким кофе.

И тут в виду их появляется вражеский корабль.

Наводящая ужас черная извилина парит на испарениях туманов кровяной саламандрой, мечетью смерти. Вся она из минаретов, винты из кружащихся дервишей… и что это вон там, на фюзеляже? — неужели вены? — каракули сосудов и тромбов, вздувшиеся синие жилы арабской вязи… А по бокам крылья уставлены всякой всячиной: голенастые механизмы из дуба и черного тряпья, серебряные когти крыльев выбивают молнии из тумана, и судно снижается по облакам, устремляясь прямо к немцам.

Региомонтан рассматривает судно в подзорную трубу.

— Похоже, что не нам одним пришла в голову мысль посетить небеса.

И тут турецкое судно, покачиваясь, как верблюд, обнажает орудийную батарею.

Региомонтан налегает на руль, стремительно разворачивая суденышко, а пушки турок блюют пламенем.

— Ух ты! — восклицает Фридрих. Орудийный залп взбивает воздух в пену, поблескивающие двадцатисторонние ядра ложатся за кормой, промахнувшись мимо корабля на ладонь.