Кошмары Рэд-Хука - [2]

Для Малоуна в жизни всегда существовало ощущение сокровенной тайны. В молодости он чувствовал скрытую красоту окружающего мира, и это вызывало у него прилив поэтического вдохновения. Он и был поэтом, но бедность, невзгоды и изгнание обратили его взор на более мрачные реалии, и он всегда испытывал трепет, когда обвинялось зло. Его повседневная жизнь превратилась в фантасмагорию жуткой неизвестности она то становилась заманчивой и полной загадочного смысла, как в лучшей манере Бердслея, то обнажала ужасы за самыми простыми предметами и понятиями, напоминая более мрачные и менее тривиальные открытия Гюстава Доре. Он бывало рассматривал как божью милость тот факт, что большинство людей высокого интеллекта откровенно глумятся над самой возможностью существования тайны. Поскольку, приводил он свои доводы, если лучшие умы вступят в самый тесный контакт с дьявольскими силами, идущими от более древних и занимающих более низкое положение культов, перемены, произошедшие в результате подобного сговора, не только могут разрушить мир, но и будут угрожать целостности самой Вселенной.

Все эти размышления были, без сомнения, размышлениями человека с болезненным воображением, но непогрешимая логика и глубокое чувство юмора искусно скрывали это. Малоуну даже нравилось, что его понятия, представления, образ мыслей остаются как бы запрещенными, и этим слегка можно позабавиться. Истерия наступала у него только тогда, когда обязанности полицейского бросали его в ад откровений, открытий, слишком неожиданных и предательских, чтобы их можно было избежать.

Некоторое время его назначали в наряд на дежурство в полицейском участке на Батлер-Стрит в Бруклине. В это время произошла трагедия в Рэд-Хуке, которая привлекла его внимание. Рэд-Хук — это лабиринт убогих, заселенных разноязыким людом улочек около старого порта напротив Гаванэ-Айленд, с грязными шоссе, взбирающимися от пристаней вверх по холму к Клинтон и Кот-Стрит, сворачивающими на Барэ-Холл, с пришедшими в упадок домами по всей их протяженности. Дома в Рэд-Хуке по большей части были кирпичные, возведенные в период с первой четверти до середины девятнадцатого века, с ними соседствовали плохо освещенные переулки и уединенные тихие дворики, по-своему очаровательные. Так и хочется назвать их «диккенсоновскими». Население, проживающее здесь, безнадежно спутанный клубок, загадочное, непостижимое явление. Сирийцы, испанцы, итальянцы и негры находятся в постоянном столкновении друг с другом. А неподалеку расположены скандинавские и американские поселения; Рэд-Хук — это вавилонское столпотворение, разноголосый гомон иотвратительная грязь. Отовсюду доносятся резкие крики, заглушая плеск маслянистых волн, набегающих на заваленный отбросами пирс, и чудовищная огромная литания портового шума. Давным-давно здесь было все иначе — по чистым светлым нижним улицам гуляли ясноглазые моряки, а вдоль холма выстроились в ряд особняки состоятельных горожан, построенные с большим вкусом. Следы былой счастливой жизни можно заметить по опрятным, сохранившимся в хорошем состоянии зданиям, редким изящным церквям, а свидетельства подлинного искусства — по отдельным деталям здесь и там: пролету лестницы с истертыми ступенями, разрушенному дверному проему, источенной червями паре декоративных колонн с пилястрами и чудом уцелевшей зеленой лужайке с покосившимся и проржавевшим железным забором. Дома обычно строились из крупных блоков, и сейчас еще кое-где поднимаются ввысь купола зданий, некогда принадлежащих капитанам и владельцам морских судов. Они напоминали о тех днях, когда их домочадцы любили смотреть на море из окон и с балконов своего дома.

Из этого переплетения материального и духовного разложения богохульные крики на сотнях диалектов возносятся к небесам. Толпы воров, горланящих свои песни, шатались по узким темным улочкам и оживленным главным улицам. Услышав их, невидимые руки украдкой гасили свет и задергивали шторы, и смуглые, отмеченные печатью греха лица исчезали из окон, завидев таких гостей. Полицейские потеряли надежду на то, чтобы навести здесь порядок или как-то улучшить положение, и скорее уже искали возможность возвести барьеры, защищающие внешний мир от этого вредного влияния. Стук патруля обычно встречается мертвым молчанием, и такие нарушители при аресте никогда не бывают разговорчивыми. Явные правонарушения столь разнообразны, сколь и местные наречия, и включают целую гамму проступков и преступлений, начиная с контрабандного провоза рома и нелегального въезда иностранцев до увечий и убийств в самых отвратительных проявлениях. То, что эти видимые преступления не становились чаще, не делает чести этой округе и, скорее, является заслугой тех, кто обладает искусством укрывательства. В Рэд-Хук прибывает больше людей, чем покидает его, — по крайней мере из тех, кто покидает его морским путем. Скорее всего, из Рэд-Хука уезжают те, кто не слишком словоохотлив.

Малоун находил в таком положении дел слабый намек на тайны более ужасные, чем любой из грехов, разоблаченных жителями и оплакиваемых священниками и филантропами. Как человек, соединивший воедино свое воображение и научные знания, он понимал, что современные люди, если они не будут соблюдать нравственные законы, имеют все шансы вновь вызвать в себе самые порочные инстинкты, тем самым опуститься в повседневной жизни до уровня примитивной полуживотной дикости и жестокости. Он часто с содроганием и любопытством антрополога смотрел на богохульствующих молодчиков, возвращающихся домой в темные предрассветные часы заплетающимися ногами и горланящих непристойные песни. Эти группы юнцов встречались постоянно: иногда они толкались на углу улицы, искоса и недобро посматривая на прохожих; иногда стояли у дверей домов с дешевыми музыкальными инструментами в руках и наигрывая мрачные мелодии, а то дремали на ступеньках или рассказывали непристойные анекдоты, собравшись за столиками кафе около Барэ-Холла, порой вели тихие и неспешные разговоры возле такси, выстроившись в ряд возле высоких разрушающихся домов с плотно закрытыми ставнями. Они приводили его в уныние и одновременно в восторг, в чем он не осмеливался признаться своим сослуживцам. Ему казалось, что он видит в них чудовищную связь с тайной целостностью окружающего мира, некую дьявольскую, древнюю связующую силу выше всякого обычного человеческого понимания, которая была значительно важнее этой презренной массы фактов, привычек, мест обитания, вносимых полицейскими в протокол с такой тщательностью и пунктуальностью. Его внутреннее чувство подсказывало ему, что они были наследниками некой отвратительной первобытной традиции, участниками потерявших свою первозданность древних празднеств, обрядов и ритуалов, которые были старее рода человеческого. Их связь и определенность предполагали то, что проявлялось в необычных намеках на порядок, скрывающийся за мерзкой личиной анархии и распущенности. Он не зря читал такие трактаты, как «Культ колдовства в Западной Европе» мисс Марей, и знал, что до недавних пор среди крестьян и скрытных людей сохранились ужасные сборища и вакхические оргии, дошедшие из нечестивых культов, предшествующих арийскому миру и нашедших свое отражение в таких популярных легендах, как «Черные мессы» и «Шабаш ведьм». То; что дьявольские следы древней урало-алтайской магии и культов плодородия сейчас полностью затерялись, он не мог даже предположить и часто размышлял о том, насколько древнее и страшнее самой худшей из всех сказок они в действительности могли быть.