Кошки говорят «мяу» - [7]

— Удар, Рыжик, не может быть подлым — это определение просто неприменимо к… К смыслу такого действия, к его цели. Удар должен вывести цель из строя, и чем надежнее он это сделает, тем правильней его смысл. Ведь тебе тогда, — он повернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза, — стало жаль его мужское самолюбие, его, — он едва приметно усмехнулся, — мужское достоинство, и поэтому пришлось утешить. Пришлось его трахнуть, верно? А если бы ты сделала чуть правильней — как я тебе объяснил, — то жалеть было бы просто нечего. Поняла?

— Но я же не машина… И он тоже — живой человек! Я не могу делать так больно — живому! Это… Это просто не по-человечески…

— А ты думаешь, своим утешением ты ему слабее врезала? Вряд ли, Рыжик, — он отвернулся и опять откинулся на спину. — Думаю, как раз покруче. Не двинув туда, куда надо было, ты его не добила. А тем, чем думала, что утешаешь, ты его только здорово раздразнила. И помяни мое слово, он тебе еще здорово помотает нервы с разводом.

— Я могла его добить, — помолчав сказала я. — Могла сказать ему про дочку — нашу дочку, — и… Чуть не сказала. Не знаю, что удержало…

— Правильно удержалась. Это нам совсем ни к чему. А с разводом пусть покуражится — время у нас есть, так что…

— Он не станет этого делать, — перебила я. — А если заартачится, я его еще разок трахну — в смысле перепихнусь.

— Не выйдет, Рыжик, он больше не захочет.

— Меня не захочет?

— Тебя, тебя, милая. Равно как и никогда больше не схватит тебя сзади за шею — даже такой как он не станет наступать два раза на одни и те же грабли.

— Ах ты, скотина, — почти искренно возмутилась я, — я-то нарочно сказала, а тебе, значит, все равно, если я с ним…

— Рыжик, — поморщившись, перебил он, — какая разница, кто с кем перепихнется? Мы же нормальные люди, и в этом мы с тобой одинаковые. Мы поженимся, в общем, мы уже, считай, это сделали, но это вовсе не значит, что мы не можем жить так, как нам нравится. Нам совсем ни к чему притворяться — во всяком случае друг перед другом, — поэтому давай забудем все эти бредни, типа измен, верностей, неверностей и так далее. Да? Давай?

— Даю, — кивнула я и раскинула ноги. — Бери… Как жену — сверху.

И он очутился сверху. На мне. И во мне. И мне стало хорошо. Просто здорово. Дивно. Потому что я была не просто женой. Я была равной партнершей, я была… Дурацкое слово, но именно оно полыхнуло в мозгу вместе со всплеском первого оргазма — я была его…

Сообщницей.

4

Он оказался прав — то ли случайно угадал, то ли верно вычислил, но попал в масть: бывший муженек здорово потрепал мне нервы с разводом. И ни о каком «перепихнуться» даже речи быть не могло. Он выливал на меня ведра грязи в суде, выставлял распутной бабой, которой нельзя оставлять ребенка. Реально добиться этого — лишения прав и т. д., — конечно, было невозможно, но тянуть время, тянуть из меня жилы… Его дружки, вызванные им в качестве свидетелей, несли Бог знает что, и я могла лишь с немым изумлением слушать, как они… Мне и в голову никогда не приходило, что они меня так ненавидят, и я долго не понимала, за что, а потом… Кажется, поняла.

Они инстинктивно всегда чувствовали, что я люблю трахаться, что я почти всегда — готова, что со мной можно, и… Оскорблялись, что не им досталось.

Дружки мужа. Прямо сочившиеся у нас на кухне за водкой высокопарными излияниями о мужской дружбе — дескать, возьмемся за руки, друзья… Не за руки хотели они взяться, а за накрывавшую им на стол и убиравшую за ними их объедки жену хозяина — друга… Твою мать! И смешно, и противно, и хоть бы он сейчас раскрыл глазенки и увидел… Хоть бы на миг задумался: почему они так радостно все хором меня поливают? Да где там — дружба же, святая мужская дружба… Типа: «Вась, она тебе дала? — Нет, Вань. — А тебе, Петька? — Нет, Вань. — И мне — нет… Вот блядь-то!»

Шутки шутками, но однажды со смехом пересказывая все это своему красавцу, я вдруг разревелась. И ревела долго. Он молчал, пока я не успокоилась, а потом спросил:

— Достали?

— Да, — кивнула я. — Не могу больше. Сделай что-нибудь. Ты же можешь, да?.. Ты сам говорил. Пускай их прижмут как-нибудь…

— Это как же? — насмешливо изобразил он недоумение. — За антисоветчину, что ли?

— Нет… Не знаю. Как угодно, только… Они же издеваются надо мной, ты что не понимаешь?

— Понимаю, — кивнул он. — Понимаю, Рыжик. Сначала вы на своих кухнях поливаете сторожевых псов режима — кровавых монстров и так далее, — а потом прибегаете и просите… Ну, ладно-ладно, я же совсем в другом отделе, другом управлении, и к пятерке никакого отношения… Конечно, — он равнодушно пожал плечами, — попросить, чтобы ему и его корешкам косточки помяли, проще простого, но… Дурацкие игры. И никому не нужные — чего из пушки по воробьям палить.

— Значит, я для тебя во… воробушек?!. - взъярилась я. — И тебе плевать, что на мне уже морды лица нет, и…

— Хватит, Рыжик, — перебил он. — Не заводись. Ты убедилась, что я тогда был прав, и — хватит. Достаточно. Теперь ты просто сделаешь то, что я скажу, и все будет правильно. И не надо ни на кого напускать джунгли. Джунгли… — он неожиданно усмехнулся и подмигнул мне, и я… Вдруг успокоилась. Мне даже на мгновение стало странно — такой холодной уверенность и силой дохнуло от этой усмешки, — как я могла дергаться, если