Кошки говорят «мяу» - [42]
Раньше я думал, это потому что у меня такие сложные мысли — трудно выразить на чужом языке. Но это чушь.
Просто мне самому нечего сказать. В родном языке это можно чем-то прикрыть, как-то спрятать, замаскировать. В чужом — хрена лысого…
1
Он сидел и смотрел на меня. Кот.
Он не нуждался ни в каких дурацких кличках, которыми люди пытаются как-то приблизить к себе, как-то очеловечить своих домашних любимцев. Его нельзя было очеловечить и нельзя было приблизить. Он был таким, каким был, и был там, где он был. Он всегда был просто Кот. И всегда смотрел вот так. Просто. И прямо. Без подтекста. Без эмоций. Кошки не утруждают себя проявлением эмоций во взгляде. Эмоции у них внутри. И в спокойном состоянии они их не демонстрируют. Они не смотрят. Они рассматривают.
Вот он и смотрел, вернее рассматривал меня — как всегда. Как несколько лет назад, когда жена, решив сделать мне сюрприз, принесла его в дом маленьким пушистым комочком, легко умещавшимся у меня на ладони. Когда я пришел, он лежал у меня на диване и спал. Я подошел к нему и протянул руку, чтобы погладить. Он проснулся до того, как я успел до него дотронуться, и раздраженно мяукнул. Потом посмотрел на меня. Смотрел долго. Потом тихонько мяукнул — уже без раздражения — и отвернулся. Признал меня, как объективно существующий факт. Имеющий равное с ним право на существование. Хотя и довольно нелепый (на его взгляд, да, в общем-то, и на мой тоже…), но видимо, тоже зачем-то нужный тому, кто создал и его и меня…
Прошло несколько лет. Мы с ним узнали друг друга. Полюбили друг друга; каждый — по-своему. Он узнал многое о людях. Я — о кошках. Мне пришлось для этого прочесть несколько книг. Ему — просто смотреть. Но главное осталось на тех же местах. Я для него — объективно существующий факт. Имеющий равное с ним право на существование, хотя и… (см. выше). Он принадлежит мне настолько же, насколько я — ему. Мы равноправные партнеры в нашей любви. Если это называется любовью, конечно, но… Как иначе? Я могу то, чего не может он, поэтому он зависит от меня. Но и он может то, чего не могу я. Поэтому я завишу от него. Выяснять, чья зависимость сильнее — пустая и небезопасная трата времени: мы оба потеряем в таком столкновении амбиций слишком много, и мы оба это знаем. Поэтому никогда не пойдем на такое конфликтное выяснение отношений.
Иногда, примерно после пятой рюмки мне кажется, что я не пойду на это из страха. Потому что после пятой рюмки мне кажется, что у него есть преимущество. Главное. Такое, при котором моя способность открывать холодильник и покупать ему еду — просто жалкий лепет. Мне кажется, он знает, что-то очень важное. Что-то, дающее ему возможность и право никогда не сомневаться в правильности своих поступков. Что-то, чего… не знаю я. А может, знал, да забыл… (как студент на экзамене из анекдота — «Ну, нет, коллега, это уж вы, пожалуйста, вспомните, а то вся мировая наука бьется…»). В этом нет ни моей вины, ни его заслуги. Просто так устроил тот, кто зачем-то сделал его и меня. И это нужно просто признать, как существующий факт. И просто жить с этим, внутри этого, в рамках тех правил игры, которые нельзя ни изменить, ни подправить, а можно лишь попытаться понять. Это мне — можно попытаться понять, а Коту — не нужно. Кот их знает изначально. Кот…
… сидел и смотрел на меня. Я наливал себе четвертую за вечер рюмку, сидя перед монитором, по которому плавали узоры заставки «Windows 95». Заставка включалась автоматически после десяти минут простоя. И теперь плавала на экране уже минут пятнадцать, что ясно свидетельствовало о моем нерабочем настроении. Или состоянии. Я поднес рюмку ко рту, и кивнув Коту, сказал:
— Вот так, блядь, неудачно жизнь сложилась. Твое здоровье…
Выпив, я прикрыл глаза, откинулся на спинку кресла, и не раскрывая глаз потянулся за сигаретой, когда вдруг услышал…
— Дурак, — раздался холодноватый, равнодушный голос с той стороны, где сидел Кот. Впрочем, несмотря на холод и равнодушие, в нем проскользнула нотка дружелюбия. Если и не присутствие симпатии, то во всяком случае, отсутствие недоброжелательности. Это была спокойная констатация факта.
Я открыл глаза и взглянул на Кота. Он продолжал смотреть на меня своим обычным взглядом. К выпивке (моей) он относился безучастно. Равно как и к моему сидению за компьютером. Как-то раз я попробовал заинтересовать его этим устройством и посадил перед монитором, включив заставку с плавающими рыбками. Кот внимательно рассмотрел их и отвернулся. Я включил другую заставку с бегающей мышкой. Он удостоил ее беглым взглядом, едва повернув голову, и сразу же опять отвернулся. Посмотрев на меня, он дернул загривком (то есть, пожал плечами), спрыгнул со стола и вышел из комнаты. Вопрос был исчерпан — раз королю не интересна пьеса, нет для него в ней, значит, интереса.
Он сказал мне это на понятном нам обоим языке и закрыл тему. Говорить на этом языке он умел лучше, чем я. На моем языке он не говорил никогда. Кошки не разговаривают на нашем языке. С их устройством гортани это невозможно, но… Главное — другое: им это просто не нужно. А если бы стало нужно, они бы… Они бы что? Заговорили?
