Кошки говорят «мяу» - [101]

— Ебить… твою… мать!.. — выдохнул наш водила, вильнул влево, ударил в задний борт быстро уходящий вперед «Вольво» и выровнял «Мазду».

Я выпрямился на сиденье (Ковбой выпустил воротник куртки и теперь его рука, как неживая, лежала на плече Рыжей, словно дружески обнимая ее), увидел в переднем стекле быстро удаляющиеся по спуску с Сущевского красные хвостовые огни «Вольво», выползающий из боковой улочки трамвай и…

Красные, уходящие от нас огоньки исчезли, вместо них и ближе них откуда-то вынырнули желтые, ослепительно-желтые круглые фары

(Круглые глаза, и в центре каждого — какие-то черные….)

и ринулись прямо на нас (или мы — на них), не сворачивая. Водила тоже увидел их, резко вскинул голову и… В ветровом стекле, прямо напротив его головы, совершенно бесшумно возникла маленькая круглая дырка, голова сидящего за рулем дернулась и стала медленно, словно его постепенно одолевал сон, клониться к рулю, а руки стали медленно, тоже словно во сне, выкручивать руль вправо. Я оторвал глаза от медленно уходящих влево желтых круглых

(фар?.. Глаз?..)

фонарей, уставился прямо вперед и увидел…

На бешеной скорости мы летели на красный бок трамвая, наверное, продолжавшего спокойно ползти в свою сторону, но для меня — застывшего на месте.

— Осторожней!.. Левее!.. — сдавленно крикнул Ковбой, не понимая, что он кричит зря, что он отдает приказ мертвецу.

Труп водилы, естественно, проигнорировал команду своего живехонького (пока) шефа, красный бок трамвая вырос, как по волшебству, загородив всю дорогу, я зажмурился, и…

Перед глазами все равно стояло что-то красное, бесформенное, как-то странно сыплющееся, но красное, а вдалеке, где-то очень далеко, послышался противный треск и скрежет металла

(нож по стеклу?.. Но откуда здесь взяться ножу?)

сдавленный женский крик

(Рыжая?.. Ну, чего она кричит?.. Ведь, ей же никто не пихает…)

чей-то короткий хриплый вопль, быстро перешедший в глухой булькающий вздох засоренной и наконец-то пробитой вантузом ванны

(откуда здесь ванна?.. И разве может засориться «Джакузи»?..)

И все.

Выключился звук, как за мгновение до этого выключилось изображение (я сам его выключил, зажмурив глаза). Но даже потом, когда я в первый раз за всю сознательную жизнь потерял сознание (выключился — оказывается, это до смешного просто), у меня перед глазами (или еще перед чем-то, что даже в выключенном состоянии все равно продолжает слабо воспринимать внешнюю среду) оставалось что-то красное. Не кровавое, не жидкое, а… Не знаю. Просто темно-красный цвет. Какой-то красный…

20

… тусклый свет заливал всю огромную, неуютную квартиру, красными струйками лился из всех окон, от стен, потолков, отовсюду, и я бродил по ней и искал Кота, чтобы забрать его и уехать отсюда. Мы же оставили его здесь, и теперь я должен найти и увезти его домой. В холле стояла переноска, но она была пуста.

В спальню сквозь раскрытые жалюзи проникали лучи заходящего, багрово-красного солнца, и у окна, освещенная этим холодным, тусклым светом стояла моя бабка — вся высохшая, сгорбленная, щурящая свои почти слепые глаза, уставленные на меня.

— Кто?… Кто это? — с беспокойством спросила она. — Кто пришел?.. Кто…

— Это… Это я, — сказал я, но не услышал своих слов, из раскрытого рта не вылетело ни звука. — Я ищу кота, моего Кота, он где-то здесь, — говорил я, но по-прежнему беззвучно, только…

Только она слышала меня, хотя перед смертью уже почти ничего не слышала — была почти глухая и слепая.

… Кота-а, — насмешливо протянула она и вдруг рот ее злобно скривился. — Уличная кошка не станет жить в городской квартире, ты, идиота кусок! — брызгая слюной заорала она мне. — Не станет! Убирайся отсюда — здесь тебе не место!..! Убирайся, шоб тоби повылазило и выбери, наконец, то, что ты хочешь! — она пошла на меня, согнувшись почти пополам, выставив перед собой скрюченные пальцы рук, и с пальцев у нее закапало, засочилось что-то красное, что-то… бурое, но не засочилось, а…

Я попятился, вышел из спальни, захлопнув дверь, и добрел до кабинета. Там никого не было. Я подошел к окну, выглянул наружу и увидел мрачный пустырь с валяющимися на нем бетонными плитами, какими-то железяками, освещенными все тем же багровым заходящим солнцем (странно, что же здесь — два солнца, ведь спальня выходит на другую сторону, а там тоже…). Я тупо посмотрел на пустырь сверху и стал соображать, закрыта ли входная дверь — ведь если не закрыта, Кот мог убежать на этот пустырь, и там… Что — там, если никакого пустыря там нет, там должны быть дома и шоссе… Но все равно, надо сходить и проверить. Надо…

— Тебе бы надо, понимаешь, гроб с музыкой, — раздался позади задумчивый голос, я обернулся и увидел сидящего в кресле за компьютером старого полковника — бывшего хозяина нашей «дачи», наливавшего в граненый стакан из мутной бутыли какую-то жидкость. — А пустырь, не пустырь, — полковник выпил, — это, брат, все так, щепки, мусор, — он пожевал губами, подумал и сказал: — Главное, понимаешь, выбрать, а остальное… Вот, что, ты думаешь, я тут пью, — он кивнул на бутылку

— Самогон, — машинально ответил я. — Удар по печени…, - я посмотрел и увидел, что там вовсе не самогон, а что-то бурое, что-то…