Кошка, Сёдзо и две женщины - [8]

— Ну хорошо, отдадим мы Лили, а она ведь всё равно назад прибежит. Вон, из Амагасаки, и то вернулась.

— Верно, но теперь другое дело: знаем, кому отдаём, придёт назад — опять отвезём. Нет, отдай, отдай!..

— Ох, прямо не знаю, как тут быть. — Сёдзо поминутно вздыхал и всё пытался ещё чего-то добиться от матери, но тут послышались шаги: Ёсико вернулась из бани.

* * *

— Уж ты поосторожнее, Цукамото-кун! Вези её тихонько, не толкай, хорошо? Кошек тоже укачивает.

— Ну ладно, сколько раз можно повторять, я же понимаю.

— И ещё вот. — Сёдзо достал что-то маленькое и плоское, завёрнутое в газету. — Это ей на прощанье, хочется напоследок чем-нибудь вкусненьким побаловать, но боюсь давать перед дорогой, живот разболится. Она у нас, знаешь, курочку очень любит, я вот сам тут купил и сварил, ты там скажи, чтоб ей сразу дали, как привезёшь, хорошо?

— Непременно. Доставлю самым лучшим образом, не беспокойся. Ну, я пойду?

— Ещё минуточку. — Сёдзо открыл корзину, ещё раз взял Лили на руки и прижался к ней щекой.

— Ты там слушайся. Она не будет тебя обижать, как раньше, будет беречь и любить, не бойся. Поняла?

Лили, не любившая сидеть на руках, выражала свой протест против чрезмерно крепких объятий беспорядочным дрыганием ног, но когда её вернули в корзину, ткнулась разок туда-сюда и, поняв, что вылезти не удастся, затихла, что сделало картину расставания особенно щемящей.

Сёдзо собирался проводить Цукамото до автобусной остановки, но жена строго-настрого запретила ему с сегодняшнего дня отлучаться из дому куда-либо, кроме бани, и Цукамото со своей корзинкой ушёл, а он остался сидеть в лавке, одинокий и подавленный. Ёсико велела ему сидеть дома из-за боязни, как бы в тоске о Лили ноги сами не привели его к дому Синако, да по правде сказать, Сёдзо и сам об этом подумывал. Только теперь, отдав Лили, опрометчивые супруги призадумались, чего же на самом деле добивалась Синако.

Ясно, кошка — это только приманка, хочет-то она залучить к себе его самого. Он появится, тут-то она его и подловит, примется уговаривать… Сообразив в чём дело, Сёдзо пуще прежнего возненавидел Синако за коварство и ещё сильнее обиделся за Лили, которую использовали для такой неприглядной роли. Ему хотелось одного: чтобы из Рокко, где жила Синако, его киска опять прибежала назад, как тогда из Амагасаки. Цукамото, занятый ремонтом своего хозяйства после наводнения, хотел везти Лили вечером, но Сёдзо специально попросил его прийти утром в тайной надежде, что при дневном свете Лили запомнит дорогу и сумеет потом сбежать и вернуться. Ему вспоминалось утро, когда она вернулась из Амагасаки. Стояла осень. Однажды на рассвете Сёдзо проснулся от знакомого «мяу, мяу». Он был тогда ещё холостым и спал наверху, а мать — на первом этаже. Было совсем рано, ставен ещё не открывали, а между тем кошка мяукала где-то совсем близко, и, прислушиваясь к этому мяуканью сквозь сон, Сёдзо всё явственнее узнавал голос Лили. Нет, это не могла быть Лили, потому что её месяц назад отправили в Амагасаки, но чем дольше он слушал, тем более знакомым казалось мяуканье. Потом он услышал царапанье когтей по оцинкованной крыше. Скреблись у самого окна; вне себя от волнения, Сёдзо подбежал к окну и открыл ставни. За окном по крыше и в самом деле ходила сильно исхудавшая Лили.

— Лили! — позвал он, но веря собственным глазам.

Она ответила:

— Мяу! — и остановилась под самым его окном, глядя на него большими, радостно раскрытыми глазами. Он протянул руки, чтобы взять её, но она увернулась и ловко отпрыгнула. Но не далеко.

— Лили! — снова позвал он.

— Мяу! — ответила она и опять подошла. Но когда он попытался поймать её, она опять выскользнула у него из рук. Сёдзо ужасно любил кошек за такой нрав. Ведь прибежала, стало быть, любит хозяина, вернулась в знакомый, милый дом, соскучилась и рада увидеться — а в руки не даётся. И приласкаться хочет, и отвыкла, смущается. Лили разгуливала по крыше, отвечая на каждый зов ласковым «мяу». Сёдзо сразу заметил, как она отощала, но теперь присмотрелся и увидел и другие подробности: шкурка у неё совсем потеряла прежний блеск, шея и хвост были все в грязи, и кое-где в шерсти торчали стебельки тростника. Забравший её зеленщик говорил, что тоже любит кошек, и, наверное, с ней обращались неплохо, всё это были следы полного испытаний путешествия от Амагасаки до старого дома. Раз она появилась утром, значит, бежала всю ночь, может быть, даже и не одну, кто знает, когда она удрала от зеленщика, сколько суток блуждала и искала дорогу. Должно быть, она всё время шла не только по улицам, среди человеческого жилья: об этом говорил тростник, застрявший в шёрстке. А ведь кошки боятся холода, как же мёрзла она, вероятно, на ночном ветру. К тому же в эту пору часто случаются ливни, и она наверняка пряталась от них в зарослях, скрывалась от собак в рисовых полях, страдала от голода. Представляя себе всё это, Сёдзо тянул и тянул к ней руки, чтобы поскорее погладить и приласкать, и Лили со смущением, но всё же наконец потёрлась о ноги хозяина и покорно приняла его ласку.

Позже выяснилось, что Лили исчезла из дома зеленщика примерно неделю назад. Сёдзо до сих пор помнит, как она мяукала и как смотрела на него в то утро. Да и не только тогда: с этой кошкой случалось много разных историй, и каждый раз он мог точно вспомнить, какой у неё тогда был голос и какой взгляд.